Пункт назначения - Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941-1942 - Генрих Хаапе Страница 65

– Да! – с готовностью ответил он.

Мы назвали его Гансом. Как он рассказал Кунцле, комиссары сказали ему и его товарищам, что немцы расстреливают на месте каждого русского, попавшего к ним в руки. Но после того как его лучший друг был убит одним из комиссаров, Ганс больше не верил этой пропаганде. Я решил получше рассмотреть листовку, которую он прихватил с собой. На ней были изображены две картинки. На первой из них был нарисован комиссар, который с пистолетом в руках заставляет русских солдат подниматься в контратаку против атакующих немецких пехотинцев. Троих красноармейцев он уже пристрелил. На второй картинке показано, как русские солдаты должны поступать в таких случаях: несколько красноармейцев хватают комиссара и убивают его, а в это время остальные уже сдаются в плен немецким солдатам. На обратной стороне листовки было написано по-русски и по-немецки: «Я больше не хочу помогать бессмысленному кровопролитию в интересах жидов и комиссаров. Поэтому я покидаю ряды Красной армии и перехожу на сторону германского вермахта. Немецкие офицеры и солдаты будут хорошо обращаться с перебежчиками и обеспечат их едой. Данный пропуск может быть использован неограниченным числом офицеров и солдат Красной армии!»

Для успокоения перебежчиков ниже было добавлено: «Приказ Сталина подвергнуть репрессиям семьи перебежчиков не может быть выполнен, так как германское Верховное командование не публикует списки военнопленных!»

И действительно, число перебежчиков в последующие недели значительно возросло. Очевидно, не только нас, но и русских беспокоила наступающая зима.

Красная армия взяла реванш, ответив нам своими листовками. Проснувшись однажды утром, мы увидели, что вся местность вокруг усыпана белыми листками. На них имелся следующий текст на русском и немецком языках: «Пропуск! Немецкие солдаты с этим пропуском на руках имеют право беспрепятственно пересечь линию фронта и оказаться на территории Советской России. Этот пропуск необходимо предъявить первому же встреченному гражданину России, комиссару или солдату, который обязан доставить немецкого солдата в ближайший штаб Красной армии!»

Наших бойцов немало позабавило это странное приглашение посетить землю обетованную советских людей. Правда, если бы такие пропуска выдавались для посещения Франции, многие из нас наверняка воспользовались бы ими, чтобы, сияя от радости, передать их парижанам или прелестным Ивоннам и Иветтам в Литри.

В эти же дни в канцелярию батальона поступили и другие печатные материалы, которые представляли для меня гораздо больший интерес: отпускные удостоверения! Как и ожидалось, я первым из офицеров батальона должен был отправиться в отпуск на родину, так как вот уже более четырнадцати месяцев не был в отпуске. Вместе с отпускными удостоверениями к нам прибыли и два новых военврача: майор медицинской службы, оберштабсарцт Вольпиус, и военный фельдшер, унтерарцт Фреезе. Они должны были в течение какого-то времени освоиться в нашем батальоне и войти в курс дела, чтобы заменить меня во время отпуска.

Мы были крайне удивлены, что прислали престарелого оберштабсарцта Вольпиуса. Ему было уже далеко за пятьдесят, и он принимал участие еще в Первой мировой войне. Нойхофф считал, что здесь могла идти речь только о переводе в другую часть с понижением в должности за какой-то серьезный проступок. Позже до нас дошел слух, что так оно и было, но мы так никогда и не узнали, в чем же именно провинился Вольпиус.

Но и после прибытия обоих коллег мой распорядок дня не претерпел особых изменений. Оберштабсарцт не делал абсолютно ничего. Он проводил весь день в медсанчасти, путался под ногами и действовал всем на нервы. Прохладнее всего к нему отнеслись в штабе полка, где с самого начала с ним обращались подчеркнуто пренебрежительно. Возможно, там знали истинную причину понижения его в должности. Зато в противоположность Вольпиусу двадцатичетырехлетний унтерарцт Фреезе старательно помогал мне в медсанчасти всем, чем только мог, и с большим интересом присматривался ко всему, что бы я ни делал. Вскоре из него должен был получиться хороший военный врач.

Унтер-офицер Тульпин неожиданно начал вести себя довольно странно. Однажды он отсутствовал довольно долго без разрешения, а на расспросы отвечал уклончиво. Бросались в глаза его необычная бледность и несвойственная ему тревожность, а зрачки его глаз временами бывали неестественно суженными. Я предположил, не стал ли он зависимым от морфия. Однако, когда Фреезе по моей просьбе проверил наличие медикаментов в санчасти, выяснилось, что все было на месте. Что касается службы, то у меня не было к нему никаких претензий. Как и прежде, Тульпин оставался надежным и храбрым помощником. Тем не менее я решил приглядеться к нему повнимательнее.

Однажды ко мне в санчасть пришел посыльный из 11-й роты и передал записку, в которой обер-лейтенант Крамер сообщал, что страдает от болей в кишечнике, чувствует себя очень плохо и просит навестить его.

Как только я увидел Крамера, то уже не сомневался в диагнозе.

– Ну что, Крамер, – сказал я, – все-таки вы подцепили ее! Но хуже всего то, что вы так исхудали, что стали похожи на привидение и вам уже просто некуда дальше худеть!

– Извините, не понял? – удивленно сказал Крамер.

– Вот так всегда одно и то же с вами, умниками! Когда вы чувствуете себя хорошо, то заявляете, что врачи вам не нужны. И к врачам обращаетесь только тогда, когда вас уже пора увозить на скорой помощи в больницу! У вас эпидемическая желтуха, Крамер!

– Откуда она взялась?

– Это вирусное заражение печени. Вы получили его осенью, когда в течение нескольких недель пытались самостоятельно вылечиться от расстройства желудка, сопровождавшегося кровавым поносом!

Тщательный осмотр лишь подтвердил мой диагноз. Печень Крамера была увеличена, пульс замедленный, и селезенка тоже оказалась увеличенной.

– Что же мы теперь можем сделать? – встревожился Крамер.

– Поскольку ваше общее состояние, Крамер, такое плохое, то дело принимает серьезный оборот! Чтобы снова набраться сил, вам нужен полный покой в течение продолжительного времени. Несколько дней отдыха и медицинский уход вы получите и в моей медсанчасти, но этого недостаточно. Я посмотрю, нельзя ли вас отправить самолетом из Старицы в один из госпиталей на родине. Полагаю, это было бы самым лучшим для вас!

От удивления Крамер чуть было не лишился дара речи.

– Да этого же не может быть! Через день домой! Я не могу в это поверить, герр ассистенцарцт! – вырвалось у него.

Нойхофф сообщил в штаб полка, что обер-лейтенант Крамер впредь до дальнейшего распоряжения выбывает из строя, и тогда командование полка перевело обер-лейтенанта Бёмера из 1-го батальона на место Крамера командиром нашей 11-й роты.

Прибыл Бёмер. В безупречно подогнанной форме, гладковыбритый, высокий и стройный. Ему не исполнился еще и 21 год. Сначала он был самым молодым лейтенантом дивизии, а теперь стал самым молодым обер-лейтенантом. Это был изворотливый юнец, который иногда вел себя даже вызывающе. Бёмер был полной противоположностью Крамеру, который вышел из рядового состава и медленно поднимался по служебной лестнице, пока, в конце концов, не дослужился до обер-лейтенанта.