Солдат до последнего дня. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альбрехт Кессельринг Страница 65

ПЕРВАЯ РЕАКЦИЯ ГИТЛЕРА

Свержение и арест Муссолини отравили отношения между высшими чиновниками германского и итальянского внешнеполитических ведомств. Гитлер увидел в этом столь внезапном повороте событий не обычный правительственный кризис, а решительный отход Италии от прежней политики с целью как можно более быстрого выхода из войны на выгодных для нее условиях, даже если бы это означало принесение в жертву ее союзника – Германии. Недоверие фюрера, которое до этого момента было направлено только против королевской семьи и ее сторонников, теперь усилилось до предела и распространилось на всех итальянских государственных деятелей и военных лидеров. Промахи и пассивность итальянской стороны в ведении боевых действий, имевшие место в прошлом, теперь расценивались как саботаж и даже предательство со стороны итальянского Верховного командования. Подготовка итальянцами позиций в Альпах теперь была квалифицирована как свидетельство их намерения повернуть оружие против немцев. Чувствуя себя преданным, фюрер был полон решимости защищаться.

В качестве первого шага, по мнению Гитлера, следовало «разделаться» с королевской семьей и Бадольо – сделать это было бы нетрудно. К счастью, фюрер отказался от этой идеи, возникшей у него в момент первоначальной вспышки гнева.

Альтернативный план, состоявший в том, чтобы при первом же видимом признаке подготовки Италии к выходу из войны упредить развитие событий, взяв под стражу членов королевской семьи и ведущих итальянских политиков и военных деятелей, весьма тщательно прорабатывался, но мне о нем не сообщили.

К счастью, для реализации этого плана также не представилось случая. Он был для Гитлера второстепенным, главным же являлось его желание спасти Муссолини, чтобы получить возможность вместе с ним пересмотреть общую политику. Чувство солидарности заставило Гитлера отдать приказ выручить Муссолини любыми доступными средствами – в том числе с помощью операции под командованием майора СС Отто Скорцени, служившего под началом генерала Штудента. Хотя этот безрассудный замысел держали от меня в секрете, я, естественно, не мог не узнать о нем, поскольку держал в руках все нити управления войсками.

Что касается предложения Бадольо о встрече с Гитлером, то было с самого начала ясно, что Гитлер его отвергнет, потому что он был убежден, что эта встреча ничего не даст. Я вынужден был согласиться с этим мнением фюрера, но это не смогло помешать дальнейшему обострению разногласий между мной и Гитлером, а также между мной и его верноподданной свитой. Меня считали «италофилом», а следовательно, для работы в Италии я подходил только до тех пор, пока мое присутствие там помогало поддерживать дружественные отношения с королевским домом. На тот случай, если в какой-то момент придется заговорить с итальянцами на другом языке, был подобран другой человек, а именно Роммель, чья группа армий, штаб которой находился в Мюнхене, уже стояла наготове в моих «тылах». Те, с кем я сотрудничал в Италии, также утратили доверие Гитлера – прежде всего посол фон Макенсен и фон Ринтелен, а также фон Поль, фон Рихтгофен и занявший место фон Макенсена Ран. Все мы поверили данному королем слову и официальным заверениям видного государственного деятеля Бадольо. В том, что поведение итальянских солдат на фронте не изменилось и осталось дружеским, мы видели гарантию того, что король сдержит свое обещание, хотя действия Амброзио и новых главнокомандующих видов вооруженных сил давали определенные основания для опасений.

Борьба Роатты за увеличение численности германских войск в Италии велась им весьма искусно, но его требования, с моей точки зрения, были чрезмерными. Мне нравилось работать с ним, потому что он был единственным человеком, который время от времени брал на себя хоть какую-то ответственность. Даже сегодня я не могу понять, было ли всеобщее осуждение Роатты как врага и предателя справедливым или ошибочным.

Адмирал де Куртен с виду был самым любезным, но впоследствии стал для меня самым большим разочарованием.

Новый государственный секретарь, отвечающий за воздушный флот, генерал Сандалли, еще раньше делал весьма показательные признания фон Рихтгофену. Теми немногими беседами, которые происходили между ним и мной, я остался крайне недоволен.

И все же, если не считать Амброзио, у меня не было причин для недоверия по отношению к руководству итальянских вооруженных сил. Фон Ринтелен был согласен с этой моей точкой зрения. Но мои настойчивые попытки рассеять огульное отвращение Гитлера ко всем итальянцам лишь приводили фюрера в бешенство. Однажды он сказал обо мне: «Кессельринг слишком честен для всех этих прирожденных предателей».

Переломный момент наступил в три часа утра 23 августа, когда Гитлер заявил мне в присутствии Геринга, что он получил неопровержимое доказательство предательства Италии. Он всячески убеждал меня прекратить быть простофилей и позволять итальянцам водить меня за нос и требовал, чтобы я приготовился к серьезным событиям. Эта его откровенность связала мне руки. Я не мог не поверить фюреру, но в то же время очень сожалел о том, что он не раскрыл мне источник полученной им информации. С тех пор, что бы я ни делал, меня все время мучили сомнения.

Недоверие Гитлера лично ко мне несколько ослабло, но продолжало сказываться на наших отношениях. Поэтому и я, и итальянское правительство были в равной мере удивлены, когда на аэродроме в Риме высадилась 2-я парашютно-десантная дивизия Рамке. Я давно требовал подкреплений, и это событие было более чем кстати со всех точек зрения, хотя я предпочел бы, чтобы оно произошло с более строгим соблюдением установленных порядков и процедур. Внезапное появление в зоне итальянской столицы германской дивизии хотя и вызвало некоторое возмущение, в то же время явно укрепило наш контроль за ситуацией, поскольку с этого момента итальянское правительство не могло не понимать, что его двуличие для нас больше не является секретом.

Когда вскоре после этого германские дивизии и штабы хлынули в Северную Италию, итальянцы еще больше приуныли. Основания, опираясь на которые Гитлер предпринял этот шаг, были ясны каждому солдату – мы должны были исходить из самого худшего, то есть из предположения, что Бадольо хочет использовать укрепления в районе северной границы страны против нас и заблокировать железные дороги, ведущие в Германию, перерезав таким образом тыловые коммуникации немецких дивизий, защищающих Италию, а затем и вовсе сдать эти дивизии противнику. Тот, в чьих руках оказался бы контроль над Бреннером и шоссейными и железными дорогами, ведущими на восток в Австрию, на Балканы и на запад во Францию, мог бы с полным основанием сказать, что он держит Германию за горло. Таким образом, хотя переброска в северные районы Италии группы армий В очень расстроила итальянцев, причиной ее было зловещее поведение наших союзников. Хотя в целом германские войска с уважением относились к чувствам итальянцев, было совершено несколько грубых ошибок, которые оказали негативное влияние на мой авторитет по другую сторону Альп. Перед фон Ринтеленом стояла незавидная задача. В любом случае у Бадольо не осталось больше возможностей для осуществления его дьявольских идей – я не могу подобрать другого определения для его замыслов, которыми он отплатил нам за нашу верность и пролитую нами кровь. Оглядываясь назад, я думаю, что он действительно хотел реализовать описанный выше план. Это ясно подтверждается чрезвычайно настойчивыми требованиями перебросить германские дивизии, дислоцировавшиеся в центральной части и на севере Италии, в Калабрию и Апулию. Выдвигая эти требования, итальянцы уже вели с альянсом переговоры о сдаче.