Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро - Алексей Зотов Страница 65

Моро: Мой ответ таков: если бы я хотел действовать ради себя, то где же мои сообщники, где те, кого я прельстил или подкупил? Их нет!

И еще во время допроса Лажоле:

Председатель: Гражданин Лажоле, вы показали, что летом прошлого года генерал Моро высказал вам свое пожелание встретиться с Пишегрю?

Лажоле: Это не совсем так. Дословно я не сказал «встретиться». Я родом из Эльзаса и мой родной язык немецкий. Поэтому я мог ошибиться в терминологии.

Председатель: Обвиняемый Моро, хотите ли что-либо возразить по этому поводу?

Моро: Да, хочу. И это очень важно. Гражданин Лажоле был в Париже в июне, а уехал в Англию в декабре. Если бы я его попросил об организации такой встречи и если бы речь шла о таком важном деле, как заговор, то вряд ли он стал ждать с июня по декабрь для того, чтобы съездить в Англию.

И наконец:

Председатель: Обвиняемый Моро, объясните суду, каким образом, зная, что Пишегрю был объявлен предателем в V году, вы тем не менее согласились его принять?

Моро: С самого начала революции люди, которые были предателями в 1789 году, не были ими в 1793-м, и те, кто были предателями в 1793-м, перестали ими быть в 1795-м. То же самое и с теми, кто ими был в 1795-м, перестали ими быть позднее. Равно как и те, кто был когда-то республиканцами, не являются таковыми сейчас.

Эта последняя реплика Моро была явно в пику Бонапарту. Даже здесь, на судебном процессе, его язык оставался его врагом.

Председатель: Обвиняемый Моро, вы не согласны с тем, что Роллан сказал вам по поводу ответа, который вы ему дали?

Моро: Это высказывание Роллана в том виде, в котором он его сделал, смехотворно. Только сумашедший мог подумать, что я способен опереться на самых преданных людей дома Бурбонов, чтобы самому стать диктатором.

Председатель: Вопрос не в том, смешно ли это или нет, а в том, что вы сказали Роллану?

Моро: Я воевал в течение 10 лет и ни разу не совершал смешных поступков. Хочется верить, что и на этот раз я не сделал ничего смешного.

При этих последних словах зал разразился громом аплодисментов.

* * *

Четвертое заседание суда состоялось 31 мая 1804 года и началось со следующего заявления председателя:

— В ходе вчерашнего заседания присутствующие проявили знаки одобрения по отношению к обвиняемым. Впредь каждый, кто проявит неуважение к закону, будет немедленно арестован прямо в зале суда.

Затем начался допрос Моро. Председатель выделил из всех предыдущих показаний и заявлений генерала то, что могло быть инкриминировано Моро, и попытался представить эти его заявления, как противоречащие друг другу. Однако это ему не удалось.

Затем последовал допрос аббата Давида, который в своих показаниях настаивал на том, что выступал в качестве посредника между Моро и Пишегрю с одной лишь целью — примирить их.

Давид: Я хотел еще и другого примирения. Председатель: Какого?

Давид: Помирить Моро и Пишегрю с генералом, который правит сейчас Францией.

Далее последовали допросы остальных обвиняемых.

Четыре жандарма показали, что, состоя в охране Тампля, они слышали, как обвиняемый Роже говорил, что Моро, Пишегрю и Кадудаль являются главарями заговора и что Моро должен был взять на себя командование армией, расквартированной в Булонском лагере, и привести ее в Париж.

Роже: Об этом сообщалось в газетах, приносимых в Тампль. Я лишь повторил то, что там было напечатано.

Бывший майор Русийон заявил на следствии, что Лажоле в Лондоне сказал ему, что Моро заодно с Бурбонами.

Председатель: Обвиняемый Русийон, подтверждаете ли вы это заявление? Русийон: Да. Лажоле: Я никогда этого не говорил.

В этот момент все увидели, как через боковую дверь, ведущую в амфитеатр, вошла женщина и в сопровождении судьи в красной сутане проследовала на места, зарезервированные для особо важных персон. Но прежде, чем опуститься в кресло, она несколько мгновений искала взглядом кого-то, кто сидел на скамье подсудимых. Увидев даму, Моро встал и поприветствовал ее. Все взгляды тут же обратились на нее, и шепот восхищения прокатился по залу. Это была Жюльет Рекамье.

В ходе последующих допросов людей Жоржа Кадудаля: Костера де Сен-Виктора, Ленобля, Эрве де Лозье, Лагримодьера, Девиля, Гэйяра и Дюкора председатель лишь вскользь упоминал имя Моро, не позволяя ему сказать ни слова.

Когда допрос закончился и обвиняемых стали друг за другом выводить из зала суда, Жульет Рекамье подошла к барьеру, отделявшему арестантов от публики. Моро увидел ее движение и, проходя мимо, сказал несколько слов, чтобы выразить ей свое уважение и симпатию. Она же не смогла выдавить из себя ни слова. Комок подкатил к горлу, и Жюльет с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться.

Пятое и шестое заседания суда прошли без позволения генералу Моро задавать вопросы.

И вот, наконец, в воскресенье 3 июня 1804 года, допросив последнего 151-го свидетеля по делу, председатель Эмар предоставил слово господину Жерару — генеральному прокурору Его Величества императора французов. В зале воцарилась мертвая тишина. «Сколько голов потребует этот человек в красной мантии? И кого именно?» — вертелось в голове у каждого.

* * *

Генеральный прокурор начал свою речь с пространных гипербол. Он напомнил об «ужасном дне 3 нивоза (попытке покушения на жизнь первого консула на улице Сен-Никез 24 декабря 1800 года), который навсегда останется черным днем в истории рода человеческого». Он подтвердил, что английское правительство «хотело разжечь огонь гражданской войны во Франции, покрыв горами трупов наши западные департаменты, а реку Луару наполнить потоками крови соотечественников, разрушив наши деревни, города и порты».

Однако очень скоро пафосный стиль исчез из его речи, и она превратилась в четкую, быструю, несправедливую и жестокую обвинительную речь. В части, касающейся Моро, признательные показания Бувэ де Лозье, Лажоле, Кушери и особенно Роллана были приняты судом в том виде, в каком они были записаны с их слов, без малейшей попытки исправить вольные или невольные ошибки, которые в них содержались. По словам прокурора, несомненным было то, что «Моро дал “добро” Кадудалю и Пишегрю на возвращение из Лондона и некоторым образом обрисовал им момент, который он сочтет наиболее подходящим для совершения задуманного преступления». Прокурор не подверг сомнению и тот факт, что Моро встречался не только с Пишегрю, но и с Кадудалем на бульваре Мадлен. И тот факт, что генерал с таким упорством пытается защищаться, лишь подтверждает то, что он понял, какую грозную опасность представляет для него эта связь. И, наконец, вне всякого сомнения, остается тот «жестокий совет, который дал генерал Моро по физическому устранению трех консулов и губернатора города Парижа».

Было ясно, что подобная обвинительная речь подразумевает безжалостные последствия. Таковыми они и оказались.