Цвет винограда. Юлия Оболенская, Константин Кандауров - Л. Алексеева Страница 65

Ваша ЮО ^[470].

22 ноября 1926. Феодосия

К. Ф. Богаевский – К. В. Кандаурову

‹…› Макс очень хочет, чтобы эта выставка состоялась, и главным образом из-за «Киммер<ийского> сборника», хотя вначале и колебался относительно моего участия на этой выставке, боясь, что будет подавлен моими работами. Я от него только узнал, какой предполагается выпустить интересный «Сборник», касающ<ийся> нашей Киммерии, и вот ради него следовало бы устроить такую выставку, хотя бы весной. Как ты на это смотришь? Я тебя еще кой о чем спрашивал в прошлом письме, да не хочется повторять, все равно не ответишь. Что сталось с «Жар-цвет» – будет ли его выставка? ‹…› Работает ли Юлия Леон<идовна> и есть ли у тебя свободное время на свою работу? ‹…› ^[471]

Оболенской, как уже сказано, жилось и работалось трудно, что беспокоило обоих Константинов и обсуждалось в письмах. В поисках выхода из «обесцвеченного» творческого состояния Юлия Леонидовна пробует новую для себя технику – линогравюру. Ее устойчивой темой остается литературная и художественная классика – собеседники, современники, герои. На третьей выставке «Жар-цвета» был выставлен цикл линогравюр «Петербургские портреты»: Пушкин, Гоголь, Достоевский, Некрасов, Блок. О портрете Гоголя К. Ф. Богаевский отзовется в одном из следующих писем как о бесспорной удаче художницы, когда увидит его прибывшим на выставку в Феодосию.

19 января 1927. Феодосия

К. Ф. Богаевский – К. В. Кандаурову

‹…› Все, что ты пишешь относительно Юлии Леонидовны, бесконечно меня огорчает. Отсутствие возможности работать для такого большого художника, у которого так много есть что сказать, убийственно во всех отношениях; а как этому помочь в нынешних тяжелых условиях жизни! ‹…› Радует меня то, что, несмотря на эти трудные обстоятельства, вы еще сохраняете, как ты пишешь, «прекрасное настроение духа». Крепись, дорогой мой, и поддерживай своей бодростью Юлию Леонидовну. А что она напишет прекрасные воспоминания о школе Бакста, то я в этом нисколько не сомневался, и напрасно она ворчит и недовольна своей работой – «взыскательный она художник»! Конечно, в Казани устроить ее выставку необходимо, и какая она выйдет интересная – я представляю себе! А оттуда эту выставку целиком передвинуть в Москву. ‹…› Сегодня чета Волошиных отправилась странствовать по СССР. Едут в Харьков, где пробудут две недели, потом в Москву, Питер, Кинешму, Саров, Пензу и по Волге обратно в Крым. Макс написал прекрасное большое стих<отворение> «Дом поэта». Как хорошо было бы, если бы его можно было поместить в Киммер<ийском> сборнике. ‹…› Ник. Степ. ^[472] сказал мне, что получил от тебя очень милое письмо. Его очень радует возможность маленькой выставочки «Жар-Цвет» в Феодосии. ‹…› ^[473]

16 февраля 1927. Феодосия

К. Ф. Богаевский – К. В. Кандаурову

‹…› Сегодня получил письмо С<ергея> И<вановича>, и он пишет, что Ю<лия> Л<еонидовна> читала свои воспоминания о школе Бакста в Ак<адемии> Худ<ожественных> Наук и было очень интересно. Молодец, Юлия Леонидовна, не хранить же под спудом свою работу, да и написать следовало бы этот труд. Видел в «Красной Ниве» снимки с картин наших друзей; кстати, репродукции ниже всякой критики, а рисунок Юлии Леонидовны мне очень понравился. Как бы хотелось видеть самый оригинал. Он не будет на выставке в Феодосии и не этот ли рисунок купила Комиссия? Вообще, выставка, тобою собираемая для Феод<осии>, весьма и весьма будет ценна для всего нашего юга, если она побывает и в других городах. Постарайся собрать хоть и небольшие, но хорошие вещи. Очень меня радует Барсамов, из него как художника выйдет настоящий толк. Написал сильный, тщательно сработанный nature morte, а сейчас начал очень интересный портрет своей жены. ‹…› Для сборника «Киммерии» я, кажется, ничего не смогу дать даже в виде маленьких рисунков, т. к. очень не хочется отрываться от работы в мастерской. Теперь Макс у вас в Москве, что и как ты его нашел; наверное, мечется с М<арией> С<тепановной> как угорелый по знакомым. Кланяйся им от нас. ‹…› ^[474]

19 февраля 1927. Феодосия

К. Ф. Богаевский – К. В. Кандаурову и Ю. Л. Оболенской

Милые и дорогие друзья, сегодня получил ваше двойное письмо. Прежде всего я страшно рад Вашему успеху, милая Юлия Леонидовна. ‹…› Много сейчас пишут, говорят и читают об искусстве, но в этом не штука насобачиться ‹…› но сказать свое слово и в критике видеть своего рода творчество, на это что-то давно не приходилось наталкиваться. У Вас же, Юлия Леонидовна, есть этот источник живых мыслей и чувства и вместе с тем глубокая серьезность, и что такое – искусство, Вы это знаете, испытав его на своих собственных боках. Нет, не бросайте этого дела – пишите и говорите о нем.

Порадовался я и тому, что мое выступление вкупе с Максом провалилось. Очень это хорошо! ‹…› Во всем этом виноват Габричевский, который во что бы то ни стало хотел затащить и меня на эту выставку. Макс меня уже известил об этом, но прибавляет, что за две недели до его выставки может все и измениться. Как бы там все ни менялось, но моих работ на эту выст<авку> ни в каком случае не давайте. Хоть Макс и кичится, что у него 400 друзей, а в сущности он не имеет ни одного, и в этом сам виноват, т. к. слишком сухо и расчетливо подходит к людям, они занимают его, пока они ему новы, а потом он к ним становится глубоко равнодушен, сохраняя только видимость дружбы. ‹…› ^[475]

Между строк заметим, что эмоциональный тон писем Богаевского – всего лишь краски настроений, «случайные черты» долгих отношений, которые едва ли могут быть безоблачными всегда. О мнительности и перепадах чувствований, которым был подвержен Константин Федорович, тоже уже сказано. И еще: каталог казанской выставки вышел со статьей Волошина «К. Ф. Богаевский – художник Киммерии», подтверждавшей уникальный талант друга, верности которому автор присягал убежденно и преданно.

10 марта 1927. Феодосия

К. Ф. Богаевский – М. А. Волошину

Дорогой Макс!

Давно получил твое открытое письмо. С трудом мог разобрать, что пишешь, некоторые слова так и остались неразгаданными. Что открылась только твоя выставка, а не наша совместная, как предполагалось, то это случилось, кажется, к нашему обоюдному удовольствию. Жалею только, что, не сообразив всего, я так скоро поддался на уговоры Габричевского и тем создал для тебя целый ряд недоразумений. Вчера Успенский ^[476] принес мне каталог твоей выставки. Издан он хорошо. Прочел статью Сидорова. Что ж, давно пора было о тебе так сказать. И напрасно ты боялся моего соседства на выставке. Твои работы от этого нисколько не проиграли бы. На «Киммерийском» поле битвы, где мы с тобой сражаемся одинаковым оружием – акварельной кистью, – того и гляди мне придется сдать тебе свои позиции – невольно приходишь к этому заключению, прочтя статью Сидорова. О том, как проходит твоя выставка, я еще ни от кого не знаю, но думаю, что она должна пользоваться заслуженным успехом. Посылаю тебе извещение нашей очередной Феод<осийской> выставки. Пришли из Москвы свои работы, твое участие на ней необходимо. Барсамов очень просит один экземпляр каталога сохранить для Феод<осийского> муз<ея>. Ну, будь здоров, от всей души желаю тебе всяческих успехов. Твой К. Б. ^[477].