Вангол - Владимир Прасолов Страница 65

Войдя в вагон поезда, Вангол на мгновение закрыл глаза и заставил себя стать Игорем Сергеевым, внутренне перевоплотиться в советского студента и комсомольца, живущего в стране, охваченной трудовым энтузиазмом и стремлением доказать всему капиталистическому миру преимущества социализма. Весёлая молодая проводница, проверив билет, мило ему улыбнулась и спросила:

— В Москву, за песнями?

— Нет, учиться, — ответил серьёзно Вангол, проходя мимо.

— Ах, какие мы серьёзные, учиться, — со смехом сказала проводница, выдавая ему постельное бельё.

Из репродуктора лились мелодии из фильма, хрипловатый баритон Утёсова выводил: «Сердце, тебе не хочется покоя…» Прижавшись лбом к стеклу окна, Вангол проводил глазами уплывающие вдаль огни Иркутска.

Забравшись на вторую полку плацкартного купе, он дремал, перебирая в памяти события последних дней. Мерный перестук колёс убаюкивал Вангола. Он ехал в поезде, уносившем его в неизвестность. Как когда-то давно, он не знал, что ждёт его впереди. Но сейчас в эту неизвестность он бросился сам, прекрасно понимая всю степень риска и опасности, на которые шёл. Он с азартом и чувством предопределённой неизбежности сам шёл в логово зверя. Когда он убеждал Пучинского в необходимости своего поступка и его цели, он сказал, что хочет сломать эту систему. А чтобы сломать, он должен знать её в совершенстве, знать слабые места, стать частью этой системы.

Доводы Пучинского о невозможности этого Вангол тогда не воспринял всерьёз. Однако Пучинский доказал ему, что таких героев-одиночек в истории России было много. Многие пытались изменить историю, но всё это кончалось одинаково печально для народа. Проливалась кровь тысяч невинных людей, виновники качались на виселицах или теряли головы. Октябрьская революция не исключение из правил, а, наверное, один из самых ярких примеров попытки насильственно изменить ход истории.

Вангол ещё в тайге думал о том, что вся несправедливость и зло, уничтожающие российский народ, сконцентрированы в Москве. В руках группы людей, подчинивших себе всё на этой огромной территории. Достаточно уничтожить эту группу людей, чтобы всё изменилось. Теперь он начинал понимать, что это не так.

— А что взамен? — задал ему вопрос Пучинский. — Кто сейчас придёт к власти, если убить Сталина и ещё кучу его сподвижников? Их заменят другие, только опять будет литься кровь, и неизвестно, чем вообще всё кончится. Россия веками собирала вокруг себя народы, и эта огромная империя развалилась под ударами небольшой группы сплочённых единой волей и целью революционеров. Но прошло совсем немного времени, империя осталась империей, сменив только декорации и формы. Одна форма угнетения людей сменилась другой, более изощрённой и лживой, более кровавой и деспотичной. Ещё одну насильственную смену власти Россия не выдержит, начнётся её распад.

Поскольку эволюционный ход развития государственности России нарушен, рано или поздно возникнет кризис, но ускорять этот процесс нецелесообразно, да практически и невозможно, вернее, возможно, только результат будет тот же. Тот же до того момента, пока не созреет то, что позволит людям жить по-другому, думать по-другому. Вот тогда, и только тогда, история сама, подчиняясь неведомым законам, исправит ошибки тех, кто пытался её повернуть или переиначить.

— Дорогой Вангол. Мне будет очень жаль услышать о том, что ты погиб, пытаясь убить, например, Сталина. Это будет означать только одно: я не смог тебе дать то, что хотел, а ты не смог понять моих мыслей, — сказал ему Пучинский в заключение своих лекций. — Подумай об этом.

И Вангол думал, думал о том, что в Москве он сможет понять и определить для себя то, для чего он живёт, чего он хочет.

Ох, как щемило сердце, когда поезд проезжал родной Урал, где-то там, в стелющейся под горизонт сиреневой дымке далей, его родители, если всё с ними в порядке, а он очень на это надеялся. Вангол понимал, что дать знать о себе он не может, пока не может. Пусть пройдёт время, он обязательно приедет сюда и обнимет мать, прижмётся к широкой груди отца, ему будет что им рассказать…

В кармане пиджака вместе с документами лежал пакет, который он должен был вручить начальнику специального учебного заведения, расположенного недалеко от Белорусского вокзала в Москве. То собеседование в ОГПУ, которого он несколько опасался, не состоялось. Вероятно, вопрос о направлении был давно решён или просто было не до него. Кадровик, к которому его отвёл дежурный по этажу офицер, по-отечески похлопал по плечу, сказал, что он очень похож на своего дядю, дал ему заполнить пару анкет, к которым приклеил принесённые Ванголом фотографии, попросил написать автобиографию. Куда-то ушёл и, вернувшись, вручил запечатанный пакет и проездные документы до Москвы.

— Поторопись, парень, набор курсантов был в августе, придётся тебе догонять, не подкачай, — на прощание сказал ему кадровик.

Вангол тепло простился на вокзале с пришедшими его проводить Пучинским, Мысковой и Владимиром. Он долго вспоминал потом пытливый взгляд Пучинского. На вопрос: «Мы ещё увидимся?» — Вангол честно ответил:

— Не знаю.

А великая магистраль всё дальше и дальше уносила его от друзей, он понимал, что закончился огромный период его жизни. Скоро, совсем скоро начнётся новый этап. Прожитые последние годы и всё пережитое дали ему уверенность только в одном и, наверное, очень важном: нет непреодолимых препятствий, нет ничего для него недостижимого, если поставить перед собой цель.