Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин Страница 65

Взять хоть последнюю историю о том, как неподалеку от Ранг-фиорда вынырнул из моря трехголовый змей. И полез прямо на берег, где стоял Агни. Но воин якобы не растерялся, ударил его кулаком по лбу, загнал чудище обратно в море. Такая история…

Все ее уже слышали не раз и не два. Как слышали про двухголового змея, которому Агни снес обе головы одним ударом меча. А уж про одноголовых змей, длиною в дерево, бестрепетно побежденных воином, наслушались до самой макушки.

И откуда он только их брал, этих змей, недоумевали многие. Куда ни пойдет — везде одни змеи!

Сказать по чести, верили его рассказам мало. Конечно, Агни, долговязый и жилистый, словно сплетенный из крепких конопляных канатов, любого может долбануть своим кулаком-колотушкой так, что звезды перед глазами помнятся среди дня. Однажды он на заклад ударом пустой руки насмерть уложил быка-трехлетку. Кто сомневается в его силе, пусть подставит свою башку. Агни еще никому не отказывал в добром ударе. Не зря его с юных лет уже пропили Сильным. Еще тогда мосластый, худощавый парень, нескладный, как щенок-переросток, перетягивал на канате сразу двух, а то и трех соперников.

Но, спрашивается, откуда возьмется в обжитом до последнего камня Ранг-фиорде трехголовый змей? А потом, если Сильный ударил его по одной голове, куда в этот момент смотрели две остальные? Если воину, к примеру, зажимают в борьбе одну руку, разве он не хватает противника второй? Судить дальше, откуда брались остальные змеи? Почему никто, кроме Агни, никогда их не видел? В трапе, между валунов фиорда встречаются, конечно, гадюки к ужи, но на них достаточно наступить ногой, обутой в твердую кожу. Таких чудищ, с которыми Агни постоянно сражается, здесь отродясь не водилось. Впрочем, спрашивать об этом у Сильного — все равно что дразнить свежей рыбой голодного медведя-шатуна. Поди попробуй, кому не жалко своих костей…

Дались ему эти змеи, толковали между собой ратники, чего он все время про них рассказывает? Как будто мало подвигов, достойных восхваления скальдов, совершил (Сильный без этих чудищ! Кто сомневается в его храбрости?

Агни давно ходил с дружинами и на юг, и на запад, и многих врагов убивал, и много брал богатой добычи, красивых рабынь и крепких, умелых рабов. Однажды он двумя мечами сражался сразу с девятью куршами, напавшими на него кучей, и всех убил. Это ли не доблесть, достойная подражания юношей! Что могут добавить какие-то змеи к его славе, пусть даже и двух-трехголовые? Но нет, только и говорит про них… Кое-кто из бывалых бойцов, посмеиваясь между собой, уже начали называть его Агни Змееловом.

Шалый он, соглашались дружинники. Всегда был шалым, а с тех пор как в землях саксов получил по голове дубовой палицей, что развалила напополам его кованый шлем, стал совсем буйным. Впав в том бою в белую, благородную ярость берсерка, он так и остался яростным навсегда. Даже за дружеским вечерним столом дрожал пальцами, злобно косил налитыми кровью и пивом глазами и подергивал головой, как будто от нетерпения.

С доблестными воинами, прошедшими по многим дорогам Мидгарда, такое случается. Постепенно они перестают различать мир и войну, начинают жить словно в вечном бою, где не считаешь обступивших врагов и не разбираешь их лица. Все, кто кругом, — враги, и некогда разбирать, пора отбиваться. Бывает, самые яростные берсерки убегают в леса и поселяются в одиночку среди чащи, не в силах больше выносить никого вокруг. Живут одни в своем вечном бою. Такие берсерки, потерявшие разум, убивают всех без разбору и забирают, что видят. Тогда остальным воинам приходится загонять их облавой и брать на расстоянии стрелами и дротиками, как уничтожают взбесившихся собак.

Тем и кончит Агни, пророчили самые опытные. Значит, так угодно богам, торопят они к себе силача…

* * *

— Якоб, спой про битву Рагнара с лесным великаном, достающим макушкой до края туч, — вдруг попросил молодой Эйрик Рыба.

Все за столом оживились. Застучали по дереву чарами, призывая рабынь, подносящих хмельное, наполнить их поскорее, пока не началась песня. Вот это правдивая история, знали все, что было — то было, этого не отнимешь. Молодые воины, еще только встающие на дорогу к славе, часто просили спеть ее. Теперь, когда Агни рассказал про очередную змею, когда женщины и дети вышли из-за стола, отправились ночевать за своими перегородками, по бокам разделяющими большой и богатый дом ярла Рагнара Большая Секира, самое время посидеть за чарами с пивом, еще раз поговорить о былом и подумать о будущем.

— Спою, почему не спеть? Я вам, молодым волчатам, расскажу, как умеют сражаться матерые волки. Они не искали траву, подобно нынешним. Питались свежим, дымящимся мясом, — ворчливо отзывался скальд. Морщил искривленное шрамом лицо и привычно почесывал шершавое ухо, сплющенное в лопух давним ударом.

Молодые волчата, некоторые из которых были не моложе его самого, а многие побывали в том же викинге, где состоялось знаменитое единоборство морского конунга Рагнара с чудищем из Утгарда, ему не перечили. С проходящими зимами характер скальда не становился мягче. Последнее время он приохотился ругать молодых, а это уже прямой признак подступающей старости. Сварливым стал скальд, все ему не так, как раньше… Впрочем, кто сказал, что характер воина с годами должен дряхлеть, как тело? Пусть у старого волка остается мало зубов, чтобы разжевать добычу, но кусать он не разучится до самой смерти…

Перед тем как начать первую вису долгой драпы, Якоб-скальд всегда оглядывался на Рагнара. Тот кивал головой. Точнее, передергивал плечами, отчего голова, криво сидящая теперь на согнутой, окаменевшей загогулиной шее, согласно покачивалась.

После битвы с великаном Ети, мявшим морского конунга, как хозяйка тесто, голова у него смотрела не только вбок, но одновременно с этим снизу вверх, отчего взгляд его всегда казался пристальным и напряженным. Но голова — это еще полбеды. Рот цел, чтобы есть, целы глаза, целы уши, что еще? Дух и разум человека живет в его животе, знают все свеоны, сведущие в целительстве. Хуже, что левая рука, раздробленная железными пальцами великана, так и не обрела прежнюю крепость. Стала сохнуть по локоть, пока не стала совсем тощей и сморщенной, как ощипанная куриная лапа.

Волшебство, конечно, черное колдовство вошло в руку героя через великанью хватку и осталось в ней жить, понимали лекари. Пальцы заколдованной руки уже не могли ничего схватить и почти перестали двигаться. А как воину без левой руки, что держит щит? Да и лук одной рукой по натянуть, и тяжелой секирой сражаться тоже не будешь. Впрочем, его верная Фьери, из-за которой его когда-то прозвали Большая Секира, брошена ржаветь в диких лесах колдунов-поличей, что насылают на воинов великаном. Сам-то выбрался чудом…

* * *

Тот набег на восточные земли получился не слишком удачным. Много было сражений, но мало вышло добычи, Не удалось морскому конунгу на обратном пути ограбил, князя Добружа и опустошить его гард и казну, как он хотел раньше. Не до этого стало, да и ратных сил уже не хватало, Почти сотню воинов оставил он на Илень-реке вместе с двумя могучими драккарами, сожженными поличами.