Кавказская война. В 5 томах. Том 2. Ермоловское время - Василий Потто Страница 64

Ермолов и шамхал,– говорит она, – сходились на границеДарги и совещались, как бы покорить его.И там, где ни лисица, ни курица во всю свою жизнь немогли бы отыскать тропинки, Ермолов нашел для себябольшую дорогу.Ермолов, в присутствии государя, ел очень мало, какручной ястреб, а на врага бросался, как голодный иразъяренный лев.Руками он действовал, подобно железному молоту,ломающему камни.Когда Ермолов сидел, то все беки стояли перед ним, каксолдаты.Ермолов, ты внезапно появился в Дарге с повозками,наполненными серебром, и с лошадьми, навьюченнымисумками с золотом.Как два противные ветра сталкиваются в одном местеи потом разлетаются, так точно и акушинцы, страшасьсильного и храброго Ермолова, узнав о его приближении,собрались в одну кучу, а едва увидели его – разбежалисьв разные стороны.Как только Ермолов пришел в Акушу, постарели и поседелиот страха акушинские старшины и кадии.Ермолов, не употребляя ни пороху, ни ружей, ни пушек,покорил нашу Даргу одной острой саблей.Ермолов! Разве тебе не жаль было разорять нашу Даргу,видя слезы и слыша плач и рыдания наших бедных жен идетей?Ты приобрел в Дарге и на всем Кавказе столь великуюславу, как турецкий султан.Ты так разорил нас и навел такой великий и сильный страхна народ наш, как персидский шах.Но бедных ты наградил деньгами, а голодных накормилхлебом.И народная память сохранит среди нас славу Ермолова дотех пор, пока мир не разрушится.

Даргинский вольный союз был покорен, действительно, так прочно, что в 1823 году, когда волнение и мятежи опять возникли в Дагестане, даргинцы не только не приняли никакого участия в беспорядках, но даже побудили некоторые непокорные селения выдать аманатов. То же повторилось в 1825 году во время чеченского бунта, когда акушинцы своим влиянием удержали в спокойствии весь Дагестан, уже готовый идти на помощь к Чечне тем с большей охотой, что восстание было во имя религии. Через год после этого, когда персияне внезапно вторглись в русские пределы и разослали свои прокламации, чтобы поднять против России горские народы, когда даже и закавказские мусульманские провинции склонились к измене, акушинцы остались верными и не только не участвовали в мятеже, но переслали к Ермолову все письма персиян, в которых те обещали им богатые подарки и большие суммы денег. Ермолов достойно оценил верность даргинского народа и именем государя сложил с него дань.

Государь не остановился, однако же, на этой милости и приказал спросить Ермолова, не считает ли он нужным даровать даргинскому народу знамя или какой-либо клейнод для хранения в потомстве, по примеру регалий, жалуемых казачьим войскам. И спустя год, уже при Паскевиче, акушинцам, действительно, пожалована была хоругвь, на которой арабскими буквами изображена следующая надпись:

“Николай I, Император Всероссийский, Государь христианских народов разных наименований, повелитель многочисленных племен и орд мусульманских, вольному Акушинскому обществу за соблюдение долга верности даровал хоругвь сию в управление Мохаммед-кадия”.

Одиннадцатого января 1820 года Ермолов через Мехтулинское ханство прибыл в Дербент, чтобы отсюда прямою дорогой проехать в Тифлис, куда призывали его спешные дела по случаю возникших тогда волнений и беспорядков в Имеретии. “В Дербенте,– говорится в его записках,– я с удовольствием взглянул на развалины одной батареи, где двадцать четыре года тому назад устроена была брешь-батарея, которой командовал я, будучи артиллерийским капитаном: Здесь же, в Дербенте, к Ермолову явился Муравьев, только что возвратившийся тогда из своей поездки в Хиву, и получены были успокоительные известия из Имеретии и Южного Дагестана, где попытка Сурхая казику-мыкского пробиться в Кубинскую провинцию разбилась о геройскую, достойную вечной памяти оборону Чирагского укрепления.

Таким образом, повсюду в Дагестане восстанавливались спокойствие и покорность. Но, будучи свидетельством непреодолимой силы русского оружия, они не ручались за будущность и мирное развитие страны, в которой все мечты народной поэзии сосредоточивались на битвах с блеском и звоном оружия и с доблестным бесстрашием перед грозными очами смерти. Достаточно было случая, чтобы разрушить мирное настроение даже акушинцев, хотя оно основывалось на лучшем ручательстве, на уважении к нравственной силе русской. В то же время в горах возникало и росло брожение религиозной идеи, восстанавливающей против гяуров. Нужно было позаботиться о том, чтобы не встретить возможных опасностей с пустыми руками и неосновательными надеждами, и Ермолов, пользуясь временным затишьем, снова принялся за выполнение своего плана – возможно прочного покорения Дагестана. На очереди лежало наказание казикумыкского хана.