Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин Страница 64

Румянцев встал, зажег лампу, оглядел свое жилище. Нет, не так уж плохо он устроился здесь, в Гданьске, только с деньгами туго, жена их не шлет, лишь бомбардирует письмами. Ага, вот оно, это письмо, последнее письмо жены… 17 марта 1762 года, Москва, Петр III и его двор в Москве… Петр Александрович снова перечитал письмо Екатерины Михайловны. Искреннее, бесхитростное, оно тронуло его зачерствевшее сердце.

«Батюшка мой Петр Александрович, – читал Румянцев. – На сих днях была у Двора, где, по обыкновению, все меня спрашивали, скоро ли будешь. На что, по письму твоему, сказывала, что болезнь твоя удержала, что хотел ехать, да занемог лихорадкою, из чего разное заключают. Я Богом свидетельствую, что за истину сие приняла; только человек такой мне сказывал, что-де не то, а есть-де другие письма, которые сюда пишут, что-де он собирался, а теперь откладывает свою ездку; так кто к вам ходит – остерегайся их, пожалуй; я знаю одного верного, который сюда к своему министру пишет; а сам знаешь, что немудрено, чтобы прочесть, так я не почитаю сие быть за истину, чтобы ты отлагал вовсе езду свою или бы стал длить после всего этого, что ты сам писал, кажется невозможное… Сама матушка сказать изволила, что к тебе писала. Я боюсь истинно, что ты все сие мне в вину поставляешь, что я причиною, только Богом свидетельствуюся, что, с моей стороны, ничего не оставлено было, чтобы не в удовольствие твое это я хотела сделать, а единственно только то делаю, чтобы скорее сюда приехал, а то боюсь, что замешкаешься, так не пришло бы в Петербург ехать, а здесь бы застал, так бы свои меры взял, и коли захочешь и в отпуск бы отпустили, только прости меня, буде и этим тебе досадила. Я, по несчастию своему, вижу, что я всегда причиною всему, на меня всегда заочно сердишься, и не хотела было и писать, боялася, только за долг нахожу, лучше дать знать, чтобы поосторожнее свои мнения сказывали тем, кто сюда пишут; я не знаю, что их интересует об тебе описывать, только же это скажу, что я уверила совсем противное, что, конечно, болезнь твоя удержала, а не иное что; так тебе остается доказать только тем, что ехать. А я пребуду покорная и верная жена г. К. Румянцева».

Дочитал письмо и поморщился, словно от зубной боли, – такова была первая его реакция на признание в любви от надоевшей ему жены. А потом почувствовал угрызения совести. Ведь ей действительно тяжело. Но не мог же он написать, что не хочет ее видеть и что у него здесь появилась веселая подружка. Вот и написал, что заболел… Да и в самом деле: столько претерпел за эти семь лет войны. А если вспомнить о неусыпной службе с 1739 года, когда он совсем юным поехал в Берлин, исполняя наказ отца выучиться дипломатическому искусству? Нет, он и тогда почувствовал в себе изрядную тягу к военным делам…

И вот он, командующий русским корпусом, прошедший многолетнюю закалку на войне, хорошо подготовился к походу против Дании, ждал Петра, который пообещал лично приехать в лагерь и благословить свою армию на ратный подвиг во имя справедливости – восстановления единства его Голштинского герцогства.

Румянцев понимал всю опасность этой затеи: ведь Дания не останется одинокой, непременно какие-то европейские страны встанут на ее сторону, и снова разгорится война… Сколько уж раз такое бывало даже на его памяти: начинается с частного, а потом потянется ниточка и накрутится целый клубок необъяснимых противоречий… Война за испанское наследство, постоянные конфликты между Францией и Австрией, между Францией и Англией, а тут еще появилась воинственная Пруссия, которая сейчас ничуть не уступает грозным державам Европы, даже переигрывает их благодаря коварству и военным талантам Фридриха.

Румянцев в те дни и не думал об отдыхе. Путь армии был неблизкий. Вот он и старался привести войско в надлежащее состояние. И успел многое за это время. Душа его радовалась при виде подтянутых, отдохнувших от военных тягостей солдат и офицеров, жаждущих отличиться. И как все изменилось самым неожиданным образом! Лопнули, как мыльный пузырь, его военные вожделения, не сбылась взлелеянная мечта о самостоятельных операциях против сильного противника… Не загуляешь ли после этого?..

Сначала он просто не поверил вести, полученной от генерал-фельдмаршала Салтыкова: в столице переворот, российской императрицей стала Екатерина Алексеевна, Екатерина II, а Петр III арестован и доставлен в Ропшу. Эту весть он получил за несколько часов до прибытия курьера из Петербурга и мучительно раздумывал, как поступить. Добрый и честный Салтыков советовал подчиниться без всяких раздумий и сомнений – власть, она и есть власть, кого угодно сломает без сожаления и сомнений, надо думать о будущем. Пока Румянцев раздумывал, сомневаясь и мучаясь, в корпусе уже прослышали о событиях в Петербурге. Близкие к нему офицеры заходили, чтобы узнать о подробностях, а узнав, уговаривали его не медлить с присягой на верность новой императрице. Но ведь Петр III, которому он недавно присягал, – законный император, внук Петра Великого, и он еще жив… Как же быть? Сколько же можно играть в дворцовые перевороты!

Опыт и разум победили чувство долга перед законным, но, видимо, незадачливым властителем России, который, взойдя на престол, отдал Фридриху II все завоеванное Россией в кровопролитной войне, даже Восточную Пруссию, уже обжитую и освоенную русскими за эти семь лет… Благоразумие взяло верх. Румянцев в тот же день, до получения указа, собрал войска и объявил всенародно о благополучном восшествии Екатерины на всероссийский императорский самодержавный престол. Торжественно привели войска к присяге, отслужили благодарственный молебен, троекратно ударили с крепости из всех орудий и из мелкого ружья, и эта троекратная пальба сопровождалась радостными восклицаниями в честь ее императорского величества.

Что он мог еще сделать как командующий корпусом? Сделал все, чтобы проявить свои верноподданнические чувства, хотя, конечно, понимал всю несправедливость и незаконность происходящего… Совсем чужая женщина, немка, без капли русской крови, так очаровала всех, что повела гвардию против внука Петра и победила. Будет ли польза от этого России? Этот мучительный вопрос не давал покоя Петру Александровичу.

Румянцев сдал командование корпусом генералу Петру Панину, а «немедленно возвратиться в Россию», как повелела ему Екатерина, решительно отказался, сообщив о своей болезни и желании лечиться… Правда, сначала хотел вернуться в Россию, но потом, оскорбленный унизительной сдачей корпуса, недоверием новой правительницы, решительно отказался от своих намерений. Взяла верх гордыня молодости, чувства победили разум, и он, простившись с друзьями, отъехал в Гданьск.

И вот уже сколько месяцев жил жизнью беспечного человека, которому все нипочем. Пил и куролесил, наводя страх на хозяина гостиницы.

Через несколько дней после сдачи корпуса Панину отправил Екатерине письмо с просьбой об отставке, сославшись на болезни, на необходимость ехать лечиться на целительные воды. Екатерина незамедлительно ответила ему энергичным письмом, содержание которого не оставляло никаких сомнений в том, что он ненадобен новой повелительнице. Часто в горькие минуты раздумий он доставал это письмо и перечитывал его. Вот оно: «С.-Петербург, 5 августа 1762 года. Граф Петр Александрович! С неприятностию усмотрела я из письма Вашего от 20 июля о приключившейся Вам болезни и об оной жалею сердечно. Службы Ваши, которым Вы и чрез последовавшее под предводительством Вашим взятье Кольберга новый показали опыт, служат мне поводом к отданию надлежащей Вам справедливости. Итак, снисходя охотно на прошение Ваше, позволяю для лучшей способности до излечения Вашего жить в деревне Вашей или по востребованию нужды ехать и к целительным водам и пребываю императорскою милостью Вам благосклонная Екатерина».