"Долина смерти". Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова Страница 64

В январе 42-го дивизию перебросили в район Спасской Полисти, где перешла в наступление 2-я УА. Из района Киришей мы прошли пешком более ста километров в лютые морозы и прибыли к месту назначения в разгар боев. Здесь мы впервые услышали залп гвардейских минометов, любовно окрещенных «катюшами». Только теперь «катюша» пела песни не тому, «которого любила» и «чьи письма берегла», а лютому и ненавистному врагу…

Два месяца дивизия сдерживала ожесточенный натиск противника, стремившегося захлопнуть «коридор» прорыва наших войск у Мясного Бора. 11 марта был получен приказ о переводе во 2-ю ударную. Ночью с величайшими предосторожностями (было запрещено даже курить) мы прошли по «коридору» в глубину зловещего «мешка». Начались тяжелые бои за Коровий Ручей.

Через неделю, 19 марта, «коридор» был перекрыт. Сразу же возникли трудности в снабжении. Скромные запасы продовольствия, фуража и боеприпасов подходили к концу. В воздухе безнаказанно летали «костыли», корректируя вражеский огонь по нашим боевым позициям. В нашей батарее осталось три орудия. От бескормицы и ранений гибли лошади. Наступила весенняя распутица. Затопило землянки, развезло дороги. Все, что было возможно, доставлялось на плечах солдат и на лошадях без повозок. Противник активизировался, нанося артиллерийские и авиационные удары по нашим окруженным войскам, а мы не могли дать достойный ответ: каждый снаряд был на строгом учете.

Во второй половине мая начался отход войск 2-й ударной к Мясному Бору. Для этой цели сооружались настильные дороги, но противник видел все наши действия: «костыли», авиация делали свое дело. Ввиду многократного перекрытия «коридора» на дорогах возникали заторы. Скопления наших войск были прекрасной мишенью для вражеской авиации, а мы были беспомощны: огонь вести было нечем.

Поступил приказ о передислокации батареи. Вытащили пушки на «жердевку», двинулись. Колеса часто проваливались. Люди впрягались сами и помогали лошадям. На коротких привалах бойцы ложились на землю и моментально засыпали. Как-то я прилег и вдруг слышу: соловей! Он начал петь, да так громко, что я не мог вздремнуть, и на минуту вспомнилась вся моя короткая жизнь, и тут же появилась жгучая злоба на фашизм, нарушивший мир.

Подошли майор Каплинский и комдив полковник А. Н. Ларичев. Бойцы стали подниматься, но полковник сказал: «Сидите, товарищи, теперь не до приветствий. Пока нет фашистских самолетов, надо спешить на свои огневые позиции».

Полковник хорошо знал состояние войск: лошади выбились из сил, люди тащили пушки в основном на себе. От истощения порой умирали и люди…

Батарея заняла огневую позицию недалеко от Ольховки. Запасы снарядов были на исходе. Пехота поддерживалась артогнем лишь в особо острых ситуациях. В нашей батарее осталось два десятка снарядов-гранат и столько же бронебойных.

Между тем противник активизировал свои наступательные действия. В наши тылы стали проникать группы немецких автоматчиков. По всему чувствовалось: немцы намереваются смять Ольховку и через нее выйти на дорогу, ведущую к «коридору» на Мясной Бор, по которой отводились войска 2-й ударной.

Штаб 60-го лап после отхода из глубины «мешка» обосновался под Ольховкой. За деревней, у речки, расположился наблюдательный пункт. Пехота заняла оборону, в деревне. В предыдущих боях стрелковые подразделения понесли большие потери. Не хватало винтовок, автоматов, пулеметов, боеприпасов, не говоря уже о продовольствии: в последние три недели выдавалось лишь по 50 г сухарей на человека.

Однажды, находясь на НП, разведчик полка старшина Василий Павлович Демьяненко и связист услышали шум моторов: по дороге шли немецкие танки с десантом пехоты. Появились самолеты, начались бомбежка и артобстрел наших позиций. Танки остановились у речки. Немцы стали сооружать переправу.

12 июня меня срочно вызвали к телефону. «На проводе командир полка», — сказал связист. Я удивился, взял трубку. «Слушаю, товарищ майор». — «Кто говорит?» — спросил Каплинский возбужденным тоном. Я представился. «Слушай внимательно Иванов. Срочно пришли пушку на прямую наводку под Ольховку. Обеспечь бронебойными снарядами: противник сосредотачивает танки. Действуй как можно скорее! Понял?»

— Я вас понял, — отвечаю. — Приказ будет выполнен.

Удивительно, как комполка оказался на связи с нашей батареей: ведь связь после бомбежки была прервана. Потом выяснилось, что штаб полка, оказавшись без связи с подразделениями, послал своих связистов восстанавливать связь с любой пушечной батареей. Связисты полка встретились на линии с нашим связистом и соединили штаб полка непосредственно с нашей батареей.

Ко мне подбежал лейтенант Петр Свиженко. Я передал ему приказ командира. «Выделим первое орудие, — сказал Свиженко. — Сопровождение и установку беру на себя».

«Танки могут прорваться и сюда, — сказал я. — Ведь от Ольховки — рукой подать. Надо оборудовать позиции для прямой наводки и здесь». Свиженко со мной согласился. Вызвали 1-й орудийный расчет во главе с сержантом Мокеевым. Объяснили задачу, подготовили орудие и отправили на новую позицию. Я объяснил создавшуюся обстановку всем бойцам батареи. Подготовились на случай встречи с врагом — огневые позиции на прямую наводку оборудовали у самой дороги. Никто не спал: нервы были напряжены до предела.

На рассвете 13 июня от Ольховки послышалась сильная артиллерийская и пулеметная стрельба. В воздухе появились черные клубы дыма. Стало ясно: фашисты ринулись в наступление. Мы мигом вытащили одну пушку на прямую наводку и приготовились встретить врага. Связь не работала. Что с первым расчетом — неясно. Я с солдатом направился к Ольховке. Навстречу тянулись повозки с ранеными, в одной из них я увидел лейтенанта Свиженко — он был без сознания. За повозками шел рядовой Петр Петрович Лихин, ведя на поводу четырех лошадей. Вид у него был измученный, он еле-еле передвигал ноги. Лихин рассказал, что произошло под Ольховкой.

Как только появились танки, сержант Мокеев открыл огонь и поджег один танк. Успел сделать еще несколько выстрелов и подбил второй. Тут же вблизи орудия разорвался термитный снаряд, и Мокеев упал. К орудию подбежал лейтенант Свиженко, успел произвести несколько выстрелов и уничтожил еще два танка. Прямое попадание вражеского снаряда в нашу пушку погубило весь орудийный расчет и тяжело ранило Свиженко. Артиллеристы соседних орудий тоже подбили несколько танков, остальные повернули в лес. Немцы отступили и залегли. В тот день под Ольховкой было уничтожено 11 вражеских танков, на поле боя остались сотни убитых немцев. Много полегло и наших бойцов. Мы вынесли убитых батарейцев и привезли их на огневую позицию. На погибших было страшно смотреть: их тела были в сплошных ожогах от термитных снарядов. Мы похоронили славных героев на берегу р. Рапля. Спустя несколько дней стало известно, что на основании моего политдонесения командование полка представило весь орудийный расчет к правительственным наградам посмертно, а Петра Тимофеевича Свиженко — к званию Героя Советского Союза. Представили к награждению и меня. Эти награды не суждено было получить: лейтенант Свиженко умер в медсанбате, а наградные дела, видно, не дошли по назначению…