Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле - Фредерик Кемп Страница 64

Париж

Среда, 31 мая 1961 года

Тысячи журналистов, описывавших поездку президента, сообщали о толпах восторженных французов и роскошных приемах, но для Кеннеди во время пребывания в Париже самым счастливым было время, которое он проводил, погрузившись в огромную позолоченную ванну в отведенных ему «королевских покоях» во дворце XIX века на набережной Д’Орсэ.

«У нас должна быть такая же ванна в Белом доме», – сказал президент своему ближайшему помощнику Кенни О’Доннеллу, лежа в глубокой, испускающей пар воде, которая позволяла унять мучительную боль в спине. О’Доннелл прикинул, что ванна такая же по длине и ширине, как стол для пинг-понга. Помощник президента Дэвид Пауэрс высказал предположение, что, если президент «правильно разыграет свои карты», де Голль может вручить ее в качестве подарка.

Так началось то, что эти трое назвали «ванными разговорами» в бывших покоях короля Людовика XIV, в которых де Голль разместил Кеннеди во время его трехдневного пребывания в Париже по пути в Вену. Все перерывы в плотном графике президент проводил в ванной комнате, обсуждая свежие новости с двумя самыми близкими друзьями, ветеранами Второй мировой войны и его политических кампаний. О’Доннелл был секретарем Белого дома по протоколу, но его отношения с Кеннеди начались тогда, когда в Гарварде они с Бобби стали соседями по комнате. Пауэрс, приветливый и услужливый человек, был для Кеннеди таким же верным и преданным сотрудником, как Пятница для Робинзона Крузо. Он развлекал президента и поставлял ему сексуальных партнерш.

В то утро приветствовать самую известную пару в мире на парижские улицы вышли от пятисот тысяч до миллиона человек, цифры зависели от того, кто считал – французская полиция или пресс-центр Белого дома. Учитывая холодные отношения де Голля с предшественниками Кеннеди, Эйзенхауэром и Рузвельтом, теплый прием, оказанный Кеннеди, был явным отступлением от правил. Де Голль считал, что все американские лидеры хотят лишить Францию ведущего положения в Европе и занять ее место. Однако он с удовольствием грелся в лучах славы первой пары, чьи фотографии украшали обложки всех французских журналов. Кроме того, помогала разница в возрасте, позволявшая де Голлю играть роль мудрого, легендарного человека, берущего под крыло молодого, многообещающего американца.

В десять утра чета Кеннеди сошла по трапу самолета на гигантский алый ковер, развернутый в аэропорту Орли. По обе стороны трапа президентского самолета выстроились республиканские гвардейцы. Де Голль прибыл в аэропорт, чтобы лично встретить Кеннеди. Генерал в двубортной пиджачной паре стоял выпрямившись во весь рост – сто девяносто три сантиметра – во время исполнения оркестром «Марсельезы».

Согласно «Нью-Йорк таймс», «эти двое весь день вместе перемещались по Парижу, старый и молодой, величественный и непринужденный, возвышенный и практичный, безмятежный и пылкий».

Когда колонна черных «ситроенов» двигалась по бульвару Сен-Мишель по левому берегу Сены, приветственные крики достигли такой силы, что де Голль попросил американского президента встать, чтобы люди могли лучше рассмотреть его. Лимузин был с открытым верхом, и, когда Кеннеди встал, толпа взревела от восторга. Несмотря на холодный ветер, Кеннеди был в легком пальто и без головного убора. Так же легко он был одет, когда, проезжая по Елисейским Полям, они попали под дождь.

За всей этой внешней бравадой скрывался человек, вступавший в самую важную неделю своего президентства, словно усталый, раненый главнокомандующий, недостаточно подготовленный и в недостаточной мере соответствующий тому, что ждало его в Вене. После залива Свиней Хрущев внимательно изучил все слабые стороны Кеннеди, и их оказалось предостаточно.

На родине Кеннеди столкнулся с расовыми беспорядками, вспыхнувшими в южных штатах: афроамериканцев переполняла решимость положить конец притеснениям, длившимся на протяжении двух столетий. Первоочередная проблема была связана с «Всадниками свободы». Их усилия по запрещению сегрегации в автобусах дальнего следования и поездах нашли весьма незначительную поддержку со стороны правительства Кеннеди и встретили противодействие большей части американцев.

Что касается Европы, то парижско-венская поездка Кеннеди была весьма рискованным предприятием, учитывая провал операции на Кубе, нерешенный конфликт в Лаосе и напряженность вокруг Берлина. Кеннеди не забывал о Берлине даже во время борьбы с расовыми беспорядками на родине. Когда отец Теодор Хесбург, член комиссии по гражданским правам, высказал недоумение в связи с нежеланием президента предпринять более решительные шаги по десегрегации, Кеннеди ответил: «Послушайте, отец, мне, возможно, придется завтра отправить в Берлин национальную гвардию Алабамы, и я не хочу делать это в разгар революции в США».

К прочим неудачам первого периода президентства следует отнести повторную травму спины, полученную во время церемонии посадки дерева в Оттаве; во время многочасового перелета в Европу боль усилилась. Он ковылял на костылях впервые с тех пор, как в 1954 году перенес тяжелейшую операцию на позвоночнике. Не желая разрушать созданный образ, он категорически отказывался появляться на костылях на людях, от этого боли в спине усиливались. Во время пребывания во Франции он испытывал страшные боли.

Джанет Трэвел, личный врач Кеннеди, сопровождавшая его в Париж, была обеспокоена не только усилившимися болями, но и тем, как лечение могло сказаться буквально на всем, от его настроения до выносливости во время поездки. Президенту, чтобы ослабить боль, приходилось по пять раз в день принимать ванну и стоять под горячим душем. Американцам было невдомек, что знаменитое кресло-качалка, стоявшее в Овальном кабинете, предназначалось для ослабления пульсирующей боли в пояснице, в которую врачи на протяжении почти десятилетия кололи прокаин, сильнодействующий обезболивающий препарат. Кроме того, Трэвел лечила его от хронического воспаления надпочечников, высокой температуры, повышенного холестерина, бессонницы, проблем с желудком, толстой кишкой и предстательной железой.