Коварство - Елена Арсеньева Страница 64

– И Данвиль… – беспомощно пролепетала Мата Хари, может быть, даже не зная, что отчасти повторяет слова одного великого человека, также ставшего жертвой своего легкомыслия, а главное – предательства.

Данвиль был всего лишь каплей в той чаше, которую пришлось испить Мате Хари. Незначительной каплей! Лейтенант Аллор. Генерал Жюль Камбон. Военный министр Адольф-Пьер Мессими. Министр внутренних дел месье Леон Мальви… Их было много, и все отказались от нее.

Только мэтр Клюне, тот самый первый обожатель Маргарет МакЛеод, не покинул и был ее адвокатом на процессе. Остальные не отрицали, что обвиняемая Маргарет Зелле (после развода у нее в паспорте была проставлена девичья фамилия) обращалась к ним с вопросами, которые имеют касательство к военной тайне. Возможно, кто-то из ее германских любовников и оказался бы столь же благороден, как мэтр Клюне, но вызвать их на допрос было, понятное дело, невозможно.

Суд над Матой Хари начался, когда военный кризис во Франции достиг апогея. Атмосфера недоверия была такой, что даже сам капитан Ладу угодил в тюрьму… по обвинению в шпионаже. Хотя он был признан невиновным, сам факт показывает, в какой обстановке психоза и взаимной подозрительности жила тогда Франция.

В этой ситуации у Маты Хари не было никаких шансов выкарабкаться.

Капитан Бушардон сам написал обвинительный акт. Он обрисовал свою жертву как женщину, «знание языков, незаурядный ум и врожденная или приобретенная аморальность которой только способствовали тому, чтобы сделать ее подозреваемой. Бессовестная и привыкшая пользоваться мужчинами, она тип той женщины, которая создана для роли шпионки».

Под давлением атмосферы всеобщего недоверия и подозрения и несмотря на то, что суду были предоставлены исключительно косвенные улики, суд не нашел возможности или мужества признать обвиняемую невиновной. Подготовленное Бушардоном обвинение превращало самое безобидное ее действие в подозрительное. А каждое подозрение становилось виной. Процесс мог завершиться только одним приговором: «Виновна!»

Речь шла о жизни человека. Но во время войны, когда потеря сотен тысяч жизней стала ежедневной рутиной, это значило мало.

Мата Хари не имела представления о том, что ее ожидало, когда после полудня 24 июля вошла в зал суда. На ней было синее платье с глубоким вырезом, на голове – шляпа, похожая на треуголку. Спустя несколько часов, прижав руки к груди, она яростно выкрикнет:

– Это невозможно! Это невозможно! – И шляпа упадет с ее головы.

Мэтр Клюне поднимет ее и заплачет.

Потом он добьется приема у президента Пуанкаре, падет перед ним на колени и будет безуспешно умолять главу государства помиловать его подзащитную.

Мата Хари вернулась в ее камеру № 12 в Сен-Лазаре. Пока тянулось время до исполнения приговора, ее взяли под свое покровительство две монахини – Леонида и Мари. Она сдружилась с ними, особенно с первой.

Кассационный суд не нашел никаких оснований оспорить приговор. Теперь оставалось только ждать смерти.

За все восемнадцать ночей, минувших между днем отклонения апелляции и днем казни, Мата Хари сравнительно спокойно спала лишь три раза – по субботам. Она знала, что по воскресеньям казней не бывает.

В понедельник, ставший последним днем ее жизни, вскоре после четырех часов утра в Сен-Лазар прибыл капитан Бушардон и другие лица, которым надлежало присутствовать при казни.

Сестра Леонида провела всех в камеру № 12. Открыв ее, она показала на среднюю кровать. Мата Хари спала. Когда ее разбудили, она снова воскликнула:

– Это невозможно! Это невозможно!

И тут же сказала сестре Леониде, которая еле сдерживала слезы:

– Не бойтесь, сестра, я сумею умереть!

Мужчины покинули помещение, чтобы дать ей возможность одеться. Только доктор Бизар оставался в камере. Пока Мата Хари сидела на кровати и надевала чулки, были хорошо видны ее ноги. Сестра Леонида попробовала их прикрыть. Мата Хари усмехнулась:

– Оставьте, сестра. Сейчас не время для чопорности.

Мата Хари надела жемчужно-серое платье, соломенную шляпу с вуалью, свои лучшие туфли (красивая обувь всегда была ее страстью) и накинула на плечи пальто. На ней не было никаких украшений – когда ее арестовали в феврале, все драгоценности были конфискованы. Она закончила свой туалет, надела перчатки и поблагодарила врача за все, что он для нее сделал. Ей снова пришлось утешать сестру Леониду, готовую расплакаться.

В сопровождении конвоя, сестры Леониды и преподобного Жюля Арбу Мата Хари села в автомобиль, ожидавший ее. От центра Парижа до пригорода Венсен довольно далеко, но улицы ранним утром были пусты, и автомобили проехали путь быстро.

Во дворе Венсенского замка, служившего военной казармой, двенадцать солдат Второго зуавского полка выстроились в два ряда по шесть человек. Офицер зачитал приговор: «Именем французского народа…»

Мата Хари отказалась быть привязанной к столбу, потому ей лишь слегка накинули веревку вокруг талии. И она просила не завязывать ей глаза.

Было 6 часов 11 минут. На небе как раз открылось око дня – взошло солнце.

Офицер поднял саблю.

Раздался залп из двенадцати выстрелов. Офицер подошел к столбу, чтобы произвести «выстрел милосердия» в уже безжизненное тело. Доктор Робийар удостоверил, что Мата Хари мертва.

На часах было 6.15. «Око дня» закрылось, «Солнце» зашло.

* * *

Спустя несколько месяцев капитан Владимир Маслов вышел в отставку по ранению, но в Россию не вернулся, а остался во Франции. Здесь он принял католичество, а потом и постриг в одном из монастырей на юге страны. Никто не знает, полностью ли, мыслями и чувствами, отрешился он от мира – или все же посещала его порой химера светского видения, все же являлся ему призрак прекрасной, легконогой, соблазнительной танцовщицы-шпионки, которая из-за любви к нему натворила столько смертельных глупостей… от которой он трусливо отрекся, которую предал…

Впрочем, не он один!

Возможно, это его утешало.

Возможно, и нет.