Франклин Рузвельт. Человек и политик - Джеймс Макгрегор Бернс Страница 64

Президент пригласил участников конференции в Белый дом на предварительную беседу. Пришли промышленники, ненавидевшие Рузвельта: Льюис, порвавший с президентом во время предвыборной кампании 1940 года, Грин, дружелюбно настроенный, но настороженный. Президент приветствовал каждого из делегатов и затем обратился к ним с почти полуторачасовой речью: говорил, что необходимо быстро достичь соглашения; ограничить время на произнесение речей в ходе конференции; о самодисциплине. Сказал, что размышляет сейчас над старой китайской пословицей: «господи, измени твой мир и начни с меня».

Между профсоюзами и предпринимателями различий немного, продолжал Рузвельт.

— Это напоминает старую притчу Киплинга о «Джуди О'Грэди и полковничьей леди». Под кожей они совершенно одинаковы. Это справедливо для нашей страны, особенно нашей страны, и мы хотим это сохранить.

Манера его речи, отмечала Фрэнсис Перкинс, отличалась здравомыслием и бодростью, уверенностью и серьезностью в сочетании со скромностью. Трагедия Пёрл-Харбора, предстоящие опасности действовали на него как своеобразное средство духовного очищения и делали его сильнее и целеустремленнее. Делегаты возвращались на предприятия глубоко взволнованные речью президента, даже если и не вполне уверенные в том, что выработали с ним единую позицию.

Приближалось Рождество — необычное Рождество для страны и Рузвельтов. Тысячи мужчин брали свои последние отпуска перед выходом в море; другим тысячам отменили рождественские увольнительные; с военных складов разобрали все военное снаряжение. Семья Рузвельта не была свободна от тревог, связанных с войной. В Нью-Йорке за несколько дней до Рождества Джозеф Лэш имел телефонный разговор с Элеонорой Рузвельт. В ее доме на Шестьдесят пятой улице он увидел ее встревоженной и подавленной; Элеонора сослалась на трудный день и разрыдалась. Лэш поинтересовался: это неприятности по работе в Агентстве гражданской обороны ее расстроили? Нет, дело не в этом. Элеонора сказала, что она и президент проводили сына Джеймса, он отбыл на Гавайи, а также Эллиотта. Конечно, они должны выполнять свой долг, но все равно разлука переживается тяжело. Даже по закону средних величин не все ее мальчики вернутся с войны. И снова заплакала, но взяла себя в руки. Никто не заметил, чтобы плакал президент, — возможно, не умел. На его письменном столе лежал, ожидая подписи, законопроект, предусматривавший отправку на войну 7 миллионов человек от 20 до 44 лет.

Говорили, что в Белом доме остается одна отрада — Фала. Но 22 декабря в Вашингтон прибыл Уинстон Черчилль, — и жизнь в Белом доме мгновенно преобразилась.

Рузвельт ожидал Черчилля в Вашингтонском аэропорту, опираясь на свой автомобиль, когда премьер появился со стороны Хэмптон-Роудс, куда прилетел и высадился вместе с окружением. С неизменной толстой сигарой в зубах, премьер-министр прошел прямо к президенту «и пожал его сильную руку тепло и непринужденно», писал впоследствии Черчилль. После неофициального обеда на семнадцать персон премьер-министра поместили в большой спальне напротив комнаты Гопкинса, рядом с любимой комнатой Черчилля, где висела туристическая карта.

Второй этаж Белого дома тотчас превратился в имперский командный пункт, где сновали британские чиновники со старыми курьерскими кейсами из красной кожи. Обслуживающий персонал Белого дома вскоре, разинув рот от удивления, знакомился с привычками Черчилля пить, есть и спать. Каждый день президент и премьер проводили по нескольку часов вместе, часто в присутствии Гопкинса. Общались друг с другом как близкие приятели: иногда после коктейля Черчилль в знак уважения катил кресло с Рузвельтом из гостиной к лифту, но также с видом Ралфа, расстилающего свой плащ перед королевой Елизаветой. Элеонора вскоре с тревогой обнаружила, что гость склонен продолжительное время дремать после полудня, а супруг продолжает работать; тем не менее президент наотрез отказывался пропустить какую-нибудь из вечерних бесед Черчилля и Гопкинса, которые завершались позднее, чем обычно.

Оба лидера и их помощники немедленно погрузились в обсуждение военных проблем. Рузвельта в первую очередь занимала, однако, не военная стратегия, а декларация «ассоциированных наций», выражающая единство и устремления коалиции, противостоящей «Оси». Президент и премьер-министр, опираясь на проект документа Государственного департамента и активно сотрудничая, как в Арджентии, написали каждый свой вариант, а затем составили из двух текстов один. Проект нужно согласовать со многими правительствами, и эксперты продолжили работу над ним, а руководители двух стран обратились к насущным вопросам войны.

В канун Рождества оба стояли в проеме южного портика, наблюдая традиционную церемонию — зажигали огни на елке. Внизу, в холодной тьме, за ней следила толпа зрителей. Обратившись к слушателям как к «соратникам в борьбе за свободу», Рузвельт сказал:

— Наше самое эффективное оружие в этой войне — убежденность в достоинстве и дружелюбии человека, которому посвящено Рождество...

Президент представил Черчилля; тот не уступил ему в красноречии:

— Мне оказана честь прибавить подвеску к ожерелью из рождественской доброй воли и доброжелательности, которыми наш знаменитый друг, президент, окружил дома и семьи Соединенных Штатов.

На этот раз Рождество не семейный праздник — сыновья и внуки отмечали его вне своего дома. Рузвельт и Черчилль присутствовали на межконфессиональном богослужении, обедали в компании 60 человек, слушали рождественские гимны (навестив их исполнителей) и затем до поздней ночи обсуждали вопросы войны.

Черчилля и его коллег, вырабатывавших военную стратегию в обеспеченной в приказном порядке тиши кают-компании «Герцога Йорка», занимал главный вопрос: заставят ли президента американцы, возмущенные нападением на Пёрл-Харбор, направить основные усилия на войну против Японии, оставив Англию бороться в одиночку со странами «Оси» в Западной Европе, Африке и на Ближнем Востоке; приказала ли долго жить тщательно сформулированная стратегия «приоритет Атлантики», после того как первые японские бомбы сброшены в Тихоокеанском регионе? Этот основной вопрос заключал в себе много сопутствующих. Если Рузвельт сохранил приверженность стратегии «приоритет Атлантики» (а побудить его к этому — первейшая задача Черчилля), каков план нанесения удара по Гитлеру? Каким образом сдерживать Японию в Тихоокеанском регионе, пока союзники сосредоточатся на Германии? Как организовать управление военными операциями на обширных Тихоокеанском и Атлантическом театрах войны? Насколько новые планы увеличат потребности в поставках военного снаряжения и транспортных средств?

В отношении стратегии «приоритет Атлантики» Черчилль сомневался недолго. Рузвельт и его военные помощники очень скоро дали ему ясно понять, что даже под угрозой серьезных военных неудач в Тихом океане американцы все еще считают Германию главным противником, а победу в Европе — решающим фактором всей глобальной стратегии. В эти беспокойные дни фундаментальному пересмотру долговременной стратегии приоритетов времени действительно почти не уделялось. Старый план «Дог» воспринимался как почти само собой разумеющийся. Успокоившись, Черчилль в ходе первой вечерней беседы перешел к следующему вопросу — стратегии в Европе.