Спиридов был - Нептун - Иван Фирсов Страница 64

Ослабление государственного поводка сразу нее сказалось на динамичной жизни флота, а другим проявлением определенного застоя в мирной жизни флота стало наступившее безвластие в Адмиралтейств-коллегии.

Повздорив с Елизаветой, отошел от дел ее президент Николай Головин. К тому же он сильно занемог и уехал подлечиться за границу.

По старшинству флагманов в Коллегии его место занял Захар Мишуков. Склонный к спокойной жизни и служивший по принципу «тише едешь, дальше будешь», адмирал Мишуков за всю минувшую кампанию ни разу не выводил эскадру в море.

Почувствовав послабление Адмиралтейств-коллегии, ожили на берегу казнокрады, мздоимцы, усилилось воровство. Еще пять лет назад, в бытность Остермана, царский указ довольно метко и иронически обрисовал плачевное состояние Морского ведомства. Там пояснялось, что начальник, совершивший злоупотребления, «яко невольник, всякому своему подчиненному принужден будет терпеть, манить, потакать и всячески пакостные их дела, кражи и воровство, елико возможно, попускать или закрывать, боясь того, чтобы на него самого доносить не стали... а плуты и хищники охотно все по его фарватеру следовать станут... понеже обыкновенно то чинится по древнему присловию: за что игумен, за то и братия».

Нынче эта «братия» на берегу ожила и тащила все что плохо лежало. Равнодушно взирал на творившиеся безобразия Мишуков, ничего не замечая, а чтобы окончательно обезопасить свою репутацию — не дай бог на море сильно заштормит, дряхлые корабли не выдержат, пойдут ко дну, — приказал в разгар лета закончить кампанию, ввести корабли в гавани, разоружить для зимней стоянки. Подобного бывалые моряки не помнили.

В полдень 11 августа 1744 года еще звучал на рейде звон «рынцы», а «на флагманском корабле „Святой Александр“ спустили вице-адмиральский флаг, и все суда стали тянуться в гавань». Так кратко оповестили о конце кампании строки в шканечном журнале [34]Кронштадтской эскадры.

Кому как, а матросам все полегчало. Одно дело — нужная канитель без движения на якорях, на рейде. Каждодневные рутинные работы, которые всегда найдут свирепые служаки-боцманы: пересучивать и обтягивать в который раз такелаж, латать дыры на изношенных парусах, плести из концов разные коврики, маты, кранцы, драить и без того блестевшую медяшку, конопатить и скоблить скребками палубу. Да мало ли на корабле надобных, а иногда не совсем потребных действий! Существовали и наиболее неприятные, а подчас и тяжелые занятия, куда боцманы посылали обычно нерадивых или попавших под «горячую руку» безвинных матросов — отбивать ржавчину с якорь-цепи в якорном ящике, при свете мерцавшей лампадки или чистить вонючие трюмы от грязи, гнили, под писк шныряющих вокруг крыс, непременных корабельных спутников.

Только и вносили разнообразие в матросские будни на рейде байки и перекуры после обеда и перед сном на баке у «фитиля», специальной кадки с водой, в середине которой зажигался по команде ночник. Матросу испокон запрещалось иметь спички.

Так что, когда эскадра укрывалась на зимнюю стоянку в гавани, матросы облегченно вздыхали Берег-то совсем рядом, рукой подать. Два десятка лет прошло с момента основания крепости, а на Котлине уже обозначились улицы, обосновались слободки — купеческая на западе и «работных» людей мастеровых и отставных матросов на «горе», к востоку. Теплыми вечерами с берега доносились звонкие голоса девок, бабьи перепевки.

С наступлением зимы матросы переселялись на берег, в казармы, и для них начиналось сухопутное житье.

Более «привилегированная» служба была у матросов экипажей кораблей, строящихся в Петербурге, на стапелях Адмиралтейства. До момента спуска на воду матросы жили в береговых казармах, не испытывая всех неудобств, связанных с корабельным бытом, не подвергаясь тяготам морского образа жизни.

Поневоле, в какой-то степени, оказался в таком положении и лейтенант Григорий Спиридов, назначенный после окончания кампании на строящийся на Адмиралтейской верфи 60-пушечный линейный корабль. Устроился он на квартире у брата Алексея, и ранней весной к ним наведались из Кронштадта Сенявины.

— Гостили мы с Серегой у матушки, — объяснил Алексей, — и прослышали, что ты обосновался на берегу.

— Не впервой, — ответил Григорий Спиридов. — Чаешь, запрошлым годом в Архангельском також дожидался, как и ты, спуска на воду судна.

— Побывали и мы в такой катавасии, всего три недели, а потом пересели на фрегат и в Кронштадт перешли.

— Добро, вам повезло, враз проскочили вкруг Европы, — ухмыльнулся Григорий, — а мне так дважды в переплете быть пришлось. Поначалу с Бредалем завернули оглобли у Нордова Капа, а после с Лювесом канителились там же, в бурю. «Нарген» тогда на меляке киль переломил, так меня Лювес досылал к нему все проведать.

— В Северном море шутковать редко выпадает, — вздохнул Алексей и вдруг вспомнил: — Тебе кланяется Овцын. Нынче он с Серегой на яхты определен.

— Как же так, он ко мне не зайдет? Немало ему выпало мытариться при Бироне-то. А так он малый славный и в мореходстве силен.

— Сказывал нам про вояж вместе с Берингом, тяжко им пришлось, едва выжили.

Друзья помянули мореходов, не вернувшихся из великой Северной экспедиции.

— У тебя-то как, скоро ли со стапелей сойдете? Что капитан? — прервал молчание Сергей Сенявин.

— Капитан дело знает, а сноровку море покажет, одно слово, Воин.

— Какой такой Воин? — удивился брат.

— Именем таким его нарекли родители — Воин Римский-Корсаков, стало быть, каперанг. Строг, но по справедливости, матросы его жалуют, не хапуга.

— А тебе-то матросики в любви, чаю, не объясняются? — смешливо подмигнул Алексей Сенявин.

Григорий, усмехаясь, почесал затылок.

— Боцмана ведают, что все по совести. А так я на затрещины скупой. Прежде надобно с боцмана спрашивать, ежели матросы где по незнанию упустят. И нерадивым я спуску не даю. Одно внушаю им: на море в ответе один за всех и все за одного.

Григорий взял со стола пустую бутылку, прищурился, глядя через нее на тусклое окно, молча перевел взгляд на брата. Алексей, не говоря ни слова, вынул из комода два штофа. Слегка захмелевшие с мороза молодые офицеры заулыбались:

— Так-то по нашему, по-флотски, — откупоривая бутылку, проговорил Григорий, а брат обиделся.

— Ты армейцев не забижай, наши гренадеры хлебосольны не менее ваших воев морских.

— Ну, ну, будь по-твоему, — разливая вино по бокалам, примирительно согласился старший брат и вопросительно взглянул на Сенявиных:

— Што в Кронштадте-то?

— Зима она всюду со снегом, обыденно, — ухмыльнулся старший Сенявин, Алексей. — Матросня на кораблики хаживает почти через день. Стряхивает снежок с палубы да ледок с рангоута скалывает. В Рождество наведывался Захарий. С командиром порта обходили экипажи, матросики морозились почти полдня, на ветру. У вас в столице какие новости?