Абу Нувас - Бетси Шидфар Страница 64

Ярко горят в хрустальных светильниках туго скрученные фитили, свет дробится в отполированных гранях, отражается в округлых боках серебряной чаши, падает на огромный алмаз, и тот вспыхивает красным цветом, будто раскаленная головня упала на руку и тлеет на пальце.

«Интересно, сколько стоит такой камень?» — думает Хасан. А халиф, медленно поворачивая перстень, говорит Фадлу:

— Этот алмаз называется «Гора», а получил я его от аль-Махди, да упокоит его Аллах

— Я раньше не видел у тебя такого перстня, — замечает Фадл.

— У этого камня своя история. Когда халифом стал мой брат, он потребовал, чтобы я отдал алмаз ему, и тогда я бросил перстень в канал Сарат на восточной стороне у Верхнего моста. Недавно его достали ныряльщики по моему приказу. Хорошо, что канал в этом месте неглубок — они нашли камень по его блеску. — Харун еще раз повернул перстень, и камень засиял голубым..

Халиф вздохнул:

— Сегодня у нас скучно. Ибн Абу Марьям, развесели нас!

Небольшой худощавый человечек вскочил и поклонился Харуну. Лицо его было так подвижно, что Хасан не мог как следует разглядеть его.

— О повелитель правоверных, я расскажу тебе историю о жадном имаме… — начал он, но Харун прервал:

— Мы уже знаем эту историю, а также о глупом имаме, о косноязычном имаме и прочее. Расскажи нам что-нибудь новое!

Бесшумно распахнулась парчовая занавесь:

— Повелитель правоверных, Яхья ибн Абдаллах спрашивает, не сможешь ли ты принять его, — бархатным голосом доложил дворцовый отрок.

— Мы бы не хотели видеть его сейчас, — нахмурился халиф.

— Да сохранит Аллах эмира, — вмешался Ибн Абу Марьям. — Пусть войдет. Мы позабавимся, а его заставим обнаружить, что скрыто у него в душе.

— Пусть войдет, — обратился Харун к отроку и выпрямился на высоком сиденье.

Хасан слышал про Яхью, одного из наиболее почтенных шейхов из дома Али. Зачем понадобилась ему приходить? Все знали, что Харун не жаловал его и не раз грозил расправиться с ним и его сторонниками.

Хасан украдкой обвел взглядом присутствующих, увидел, как напряжены их лица и понял, что сейчас что-то должно произойти. Он не любил этих людей и боялся их. Они похожи на оборотней — никогда не знаешь, чего от них ждать. Вот и сейчас притаились, будто волки в засаде, хотя Яхья сам из их волчьей породы.

Занавесь всколыхнулась снова, вошел Яхья ибн Абдаллах — немолодой тучный человек, одетый с нарочитой скромностью. Все знали, что он не просто богат, а едва ли не самый богатый человек после Мухаммеда ибн Сулеймана из Басры, но он всюду подчеркивал свою умеренность, непритязательность и богобоязненность, хотя не мог удержаться от покупки молодых красивых невольниц.

— Привет тебе, повелитель правоверных! — склонил голову Яхья; правда, поклон его был не очень глубоким.

— Привет и тебе, Яхья, садись с нами.

Харун указал Яхье на сиденье рядом с собой. Ибн Абу Марьям, угодливо согнувшись и гримасничая, пододвинул ему сиденье и сел рядом на ковер, глядя в лицо снизу вверх.

Яхья нахмурился, но, сдержавшись, промолчал.

— Что привело тебя в поздний час, Яхья? — спросил Харун.

— О повелитель правоверных, завтра я покидаю Багдад и хотел бы проститься с тобой.

— Счастливой дороги, ибн-Абдаллах, и пусть Господь укажет тебе истинный путь.

Яхья кашлянул — слова Харуна звучали двусмысленно. Он вынул из широкого рукава резную деревянную коробку. «Сандаловое дерево» — определил Хасан, ощутив резкий и пряный запах.

— О повелитель правоверных, мне принесли благовоние, и я счел эту галлию достойной только тебя. Я не люблю роскоши, ведь Аллах Всевышний сказал: «Не ешьте с золотых и серебряных блюд». Но благовония допустимы и для благочестивого человека — их запах угоден Аллаху. В этой галлии, повелитель правоверных, индийская амбра, благовония из Тибета, из Хинда и Синда и лучший мускус. Посмотри, какой цвет у смеси, он подобен перьям ворона!

Яхья осторожно раскрыл коробку, вынул лежавшую сверху маленькую золотую ложку и, набрав ею немного блестящей черной смеси, протянул ее Харуну. Тот невольно отстранился:

— Мы уже умащались сегодня, положи свою коробку!

Но Яхья, вытряхнув галлию с ложечки на ладонь, бережно провел рукой по бороде, потом так же бережно положил ложечку в коробку, закрыл крышку и протянул коробку халифу:

— Возьми, повелитель правоверных, эта галлия достойна тебя!

Харун, не двигаясь, приказал:

— Пусть кто-нибудь возьмет у него коробку!

Неожиданно Ибн Абу Марьям вскочил:

— Подари ее мне, повелитель правоверных, а наши поэты прославят твою щедрость.

— Бери, — кивнул Харун.

Подскочив к Яхье, Ибн Абу Марьям выхватил коробку у него из рук. Тот смотрел на него, открыв рот, потом перевел взгляд на халифа:

— Повелитель правоверных!

Ибн Абу Марьям перебил его:

— Какая галлия! Она достойна моего зада, клянусь жизнью!

Он раскрыл коробку и, вынув пригоршню галлии, запустил руку себе в шаровары. Яхья побагровел:

— Повелитель правоверных! — прохрипел он.

Но Харун махнул рукой и засмеялся, а Ибн Абу Марьям причмокнул:

— Какая галлия! Она холодит и исцеляет, ее благоухание подобно запаху из твоих уст, о Яхья! Эй, гулям, возьми коробку, отнеси моей жене и скажи, чтобы она умастилась ею и подготовилась к моему приходу. Но сначала я должен умаститься сам!

Ибн Абу Марьям взял еще одну пригоршню галлии и намазал себе лицо. Он стал похож на уродливую обезьяну с черной мордой, Хасан видел таких в зверинце халифа.

— Нечестивец, проклятый шут, чтоб Аллах покарал тебя! — взвизгнул Яхья.

Но тот крикнул ему в ответ: