Бесславие: Преступный Древний Рим - Джерри Тонер Страница 64

В какой степени и каким образом два глубочайших изменения римского государства — превращение его Диоклетианом в сверхдержаву и последующая христианизация — сказались на восприятии преступности и отношении к преступникам? Проблема преступности занимает одно из центральных мест в христианском учении. Десять ветхозаветных заповедей прямо запрещают убивать, красть, прелюбодействовать, покушаться на чужую собственность и лжесвидетельствовать. Вопрос о том, действительно ли христиане соблюдали их лучше язычников, остается открытым. В одном предании из враждебного (что важно) христианам источника утверждается, что Каликст I, римский папа в 217–222 годах, происходил из рабов. Его хозяин, будучи другом императора, наказал будущему понтифику открыть банковское дело у рыбного рынка в Риме. Вскоре множество христиан вложили деньги в кассу единоверца, пользующегося покровительством самого императора. Кончилось тем, что Каликст вверенные ему деньги растратил и попал в жуткий капкан. Когда его хозяин потребовал от Каликста финансового отчета для проверки, Каликст испугался и пустился в бега. После поимки хозяин разжаловал его из банкиров в разнорабочие. Со временем вороватый раб исправился, сделался церковным старостой и в конечном счете самим папой римским.

Есть и более прозаичные свидетельства тому, что по своему поведению римские христиане не так уж сильно отличались от язычников; свидетельства эти мы находим даже в церковных документах. Состоявшийся в начале IV века в Эльвире поместный собор составил свод канонов (правил) церковного и нравственного благочестия. Пятый из канонов осуждает женщин, в ярости забивающих рабов до смерти. В случае смерти раба или рабыни в течение трех суток после наказания рабовладелица отлучалась от церкви сроком на пять лет, если убийство совершено ею непредумышленно, и на семь лет, если предумышленно.

Нам, вероятно, уже никогда не узнать, верили ранние христиане в возможность реального исправления человеческого поведения силой веры или нет. Зато мы можем поискать в истории ответ на другой вопрос: сделалось ли государственное управление мягче и справедливее после утверждения христианства в качестве официальной религии? Сами государи придерживались однозначно позитивного мнения на этот счет. Императорские указы христианской эпохи традиционно содержат словесные упования на Всемогущего Господа. Вот лишь одна из формулировок, которую мы находим в новых (относительно Кодекса) законоположениях Юстиниана: «Мы прилагаем всяческое усилие к защите наших подданных от любого оскорбления и злословия, ибо подданные наши вверены нам в управление самим Господом Богом» (Новеллы, LXXXV, преамбула). Официальная церковь узаконила признание за императорской властью божественного начала. Император сделался правой дланью Всевышнего и его земным наместником, властвующим как бы параллельно с Царем небесным Иисусом во исполнение воли Господа. Однако же в отношении к земным злодеяниям и самим преступникам в поздней христианской империи наблюдается поразительная преемственность от языческих нравов.

Начнем с того, что отношение к рабам не изменилось вовсе. В христианских проповедях часто встречаются пренебрежительные упоминания о рабах и даже вольноотпущенниках как о людях, по определению морально ущербных в сравнении со свободнорожденными (см., напр.: Сальвиан, О мироправлении Божьем, IV.3). В I веке святой Павел тщательнейшим образом следил за тем, чтобы не преступать римских законов, и даже, как мы помним, отправил искавшего у него защиты беглого раба обратно к его хозяину Филимону, лишь попросив того в сопроводительном письме не карать беглеца слишком строго (О мироправлении Божьем, II). Но, как следует из эльвирского канона, христиане-рабовладельцы этому наставлению внимать не спешили. Некоторые послабления были даны рабам в части наказаний по суду. Во-первых, по понятным причинам запретили казнь через распятие, а во-вторых, Константин также провел законы, запрещающие разлучение семей при продаже рабов другому хозяину и использование рабынь и невольников в качестве проституток для хозяйского заработка (Кодекс Феодосия, II.25, XV.8). Второй закон вполне отражал христианское представление о теле как вместилище нравственной чистоты либо порока и, как следствие, запрещал и самим рабовладельцам принуждать рабов к близости, что являлось нормой в традиционной римской культуре. Также и отловленных беглых рабов впредь запрещалось клеймить по-старому, дабы не опорочивать позорными клеймами их лица, созданные по образу и подобию Божию. Клейма в христианском Риме стали выжигать на ногах или стопах пойманных беглецов.

Важнейшим поворотом стало признание римским государством юрисдикции церковных судов. Ранние христиане и без того зачастую предпочитали, чтобы их споры разрешали епископы, а не римские магистраты, но судебные решения церковных властей обязательными для исполнения не считались. Константин сделал вердикты епископов обязательными для исполнения согласно римскому праву. Это мгновенно превратило епископов во влиятельнейших людей и вознесло их к вершинам не только церковной, но и светской власти. Епископы сделались авторитетными и могущественными лидерами разрастающихся поместных христианских общин. Но была у медали и оборотная сторона, на которую сетовал еще святой Амвросий ^[89]: целыми днями, говорил святой, он вынужден разбираться со спорами по поводу права собственности на овец и прочими мелочными дрязгами.

Другое важнейшее изменение произошло во взглядах на бедность и в отношении к нуждающимся. Бедность самого Иисуса и его пренебрежительное отношение к материальным благам привело к тому, что римляне-христиане стали обращать внимание на обитателей низов социально-экономической лестницы, которых римские язычники попросту презирали и игнорировали. Даже императоры научились не хуже епископов позиционировать себя в качестве «возлюбивших малых сих» и «защитников обездоленных». Вот перевод на казенный язык одного из законов христианского Рима: «Характерным для нашего гуманного правления является присмотр за интересами обездоленных, дабы гарантировать, чтобы беднота не оставалась вовсе без пропитания» (Кодекс Юстиниана, I.2.12.2). Римское государство и до христианизации неизменно бесплатно раздавало гражданам зерно и организовывало публичные развлечения (те самые «хлеб и зрелища»), но прежде это делалось без дифференциации получателей по уровням доходов и не имело характера целевого перераспределения благ в пользу бедных. Выросли ли в поздней империи реальные затраты на оказание социальной помощи бедноте по сравнению с дохристианским периодом, сказать затруднительно. Не исключено, что дальше изменений в риторике дело и не двинулось, но и это указывает, как минимум, на официальное признание проблемы массовой бедности. Мы определенно наблюдаем и смягчение отношения к нищим мигрантам. Если люди из провинции прибыли в город в надежде заработать и выбраться из беспросветной нужды, но оказались на улице без перспектив трудоустроиться и теперь добывают пропитание мелкими кражами, наказывать их — не по-христиански. Поэтому новым законом предписывалось, чтобы чиновники вместо наказания подвергали попрошаек осмотру на предмет их физической трудоспособности, инвалидов брали на государственное попечение, а годных к труду приезжих выдворяли обратно на их малую родину с назиданием впредь не нарушать принципа «где родился, там и пригодился». И лишь обратившихся к нищенству представителей трудоспособной части коренного местного населения городов полагалось приговаривать к общественным работам. Но даже и в этом случае у осужденных оставалась свобода выбора: можно было отказаться от принудительных работ во искупление грехов в пользу удаления из города (Новеллы, LXXX.4).