Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860 - Джон Баддели Страница 63

Тот факт, что Фезе отошел из Тилитля, хотя уже контролировал половину этого аула на момент получения первого письма, и к тому же путем, указанным ему врагами, говорит о затруднительности положения, в которое он попал. Какие бы ошибки он ни совершал в качестве командующего, его смелость и энергия были таковы, что его имя до сих пор упоминается в песнях местных жителей, в одной из которых говорится, что единственное место, где можно было спастись от Фезе, – это могила!

Шамиль вернулся в Ашилту, и можно представить, что он почувствовал при виде ужасной картины разрушений, – когда-то цветущий аул превратился в руины: из 500 домов не уцелел ни один; даже мечеть, где он был посвящен в имамы три года назад: «Я увидел, о Бог, что там не было людей, и даже птицы покинули это место… благодатное место превратилось в пустыню». Виноградники были с корнем вырваны из земли, деревья вырублены, акведуки разрушены. Неудивительно, что в его душе поселилась жажда мести, а сердце ожесточилось. Ведь все это не было местью за то, что он уже сделал против России, это был упреждающий удар, чтобы он ничего не мог предпринять против русских в будущем. Цветущий аул превратили в пустыню, чтобы покончить с влиянием Шамиля. Ну что же, они увидят, эти кровожадные люди, не щадящие никого, что это еще не конец! И ожесточившийся имам повернул к Ахульго и со всей своей энергией взялся укреплять это место, где жили его жены и дети, где было его золото и серебро, пока русские находились далеко. Это место должно было стать и его убежищем, если над головой опять соберутся тучи.

Император Николай вознамерился посетить Кавказ осенью того же года, так что было решено приурочить визит императора к празднованию умиротворения Кавказа. Однако для этого было необходимо обеспечить подчинение Шамиля России; генералу Фезе были отправлены секретные инструкции, в которых говорилось, что он должен немедленно сделать все, чтобы убедить Шамиля встретиться с императором во время поездки последнего на Кавказ. Самым предпочтительным местом встречи был Тифлис. При этом Шамиль должен был попросить прощения за нанесенные обиды – это прощение, конечно, сразу же было бы даровано – и дать гарантии будущего хорошего поведения. Фезе, который в тот момент был в Южном Дагестане, поручил вести переговоры с Шамилем Клюгенау, который был известен не только своей храбростью и способностями военачальника, но и глубоким знанием характера местных жителей.

Вполне вероятно, что Клюгенау не питал иллюзий относительно своих шансов на успех в таком сложном и деликатном деле, однако следовало выполнить приказ императора. Поэтому он направил письмо через бека Караная, требуя возможности встретиться с Шамилем. Встреча была назначена через день у источника. Утром 18 сентября Клюгенау в сопровождении одного лишь Евдокимова, эскорта из 15 казаков и 10 местных жителей Караная подъехал к источнику, где его уже ждал имам с 200 всадниками, которые были вооружены до зубов. Приказав своему эскорту оставаться на месте, русский генерал подошел к месту встречи в сопровождении переводчика и попросил, чтобы Шамиль вышел ему навстречу. Шамиль выполнил его просьбу и приблизился к нему в окружении нескольких мюридов, декламирующих стихи Корана под странную заунывную музыку. Однако на некотором расстоянии мюриды остановились, а Шамиль подошел к русскому генералу в сопровождении лишь трех самых преданных своих последователей.

Вероятно, эта сцена была очень впечатляющей. По одну сторону были русские с союзниками из числа горцев (всего несколько человек под командованием молодого адъютанта, чье лицо было изуродовано шрамом от пули), по другую – в десять раз превосходящие их фанатично настроенные всадники, одетые в разноцветные одежды, с тюрбанами на головах. Между этими двумя враждебными группами сидел Клюгенау ^[95], статный и всем своим видом внушающий уважение. Он оказался лицом к лицу с Шамилем и его мюридами.

Встреча происходила на клочке земли, ограниченной высокими скалами с одной стороны и ущельем – с другой.

На несколько минут воцарилась тишина, прерываемая лишь журчанием воды, бегущей по каменистому руслу реки. Генерал-христианин и лидер мусульман, одинаково гордые и одинаково бесстрашные, смотрели друг на друга, понимая, что от них и от слов, которые они собирались произнести, зависело, мир или война воцарятся на этой земле. Затем они спешились; на земле расстелили бурку; все сели на нее, и начался разговор.

Русский эмиссар говорил долго и серьезно, прибегая ко всем способам убеждения, отвечая на весомые аргументы своего собеседника столь же весомыми доводами, и казалось, его красноречие возымело действие. Однако Шамиль, делая вид, что тронут словами собственника, заявил, что он не может дать окончательного ответа, не посоветовавшись со своими друзьями.

Около трех часов дня, видя, что Шамиль не собирается уступать, Клюгенау поднялся; имам сделал то же самое, и русский генерал протянул ему руку, чтобы попрощаться. Однако, прежде чем Шамиль принял его руку, она была перехвачена Сурхай-ханом, одним из наиболее фанатичных мюридов, который, сверкая глазами, воскликнул, что не подобает главе правоверных дотрагиваться до руки гяура. В этот момент Клюгенау, раздраженный неудачей своей миссии, вышел из себя и, подняв трость, которой пользовался при ходьбе (в 1830 году он был тяжело ранен, в результате чего остался хромым на всю жизнь), уже был готов сбить ею тюрбан с головы мюрида, что было бы самым страшным оскорблением для последователя пророка. Еще момент, и удар был бы нанесен, и, без сомнения, русский генерал и все его люди пали жертвами ярости Сурхая и его друзей. Не стоит, пожалуй, гадать, каковы были бы последствия, но Шамиль и его последователи, скорее всего, тоже были бы убиты. В отсутствие основных игроков великая драма грядущей войны могла бы развернуться совсем по-другому.

Однако в тот момент Шамиль доказал, что в нем тоже было и благородство, и великодушие. Одной рукой он перехватил занесенную трость, а другой – удержал на месте Сурхая, чей кинжал был уже наполовину вынут из ножен. Остальным он грозно приказал отойти назад и умолял Клюгенау сделать то же самое. Клюгенау же, вне себя от ярости, не слушал никаких доводов и, не думая об опасности, осыпал горцев оскорблениями. В это же время Евдокимов, опасавшийся за жизнь своего командира, подбежал к нему и оттащил его назад за полу шинели и, обменявшись несколькими словами с Шамилем, убедил Клюгенау отойти. Последний медленно сел на коня и шагом двинулся по направлению к Шуре. Мюриды же отошли вместе с Шамилем к Гимрам.

Мы никогда не узнаем, размышлял ли Шамиль всерьез над предложением русских или нет. Известно, что он посылал гонцов к своим главным сторонникам, желая узнать их мнение о произошедшем. Однако, судя по его поведению в других ситуациях, он, скорее всего, просто хотел испытать их. Клюгенау, желая использовать все возможности, написал Шамилю длинное письмо, прося пойти навстречу пожеланиям императора, но ответ был категоричен. «От несчастного автора сего письма, Шамиля, который отдает все в руки Божьи, – 28 сентября 1837 года. Сим сообщаю, что я решил не ехать в Тифлис, даже если бы меня за отказ изрубили на мелкие кусочки. Я много раз испытывал на себе ваше предательство, и это известно всем».