Докладывать мне лично! Тревожные весна и лето 1993 года - Андрей Орлов Страница 63

Москва. Площадь Гагарина

Почти трехкилометровое расстояние от Октябрьской площади до площади Гагарина передовая колонна манифестантов преодолела за полчаса. Уже подходя к площади, участники шествия увидели, что она наглухо перегорожена силами правопорядка. Между двумя домами сталинской постройки, подковообразно охватывающими площадь по обе стороны Ленинского проспекта, стояла плотная цепь ОМОНа в белых и черных касках. Почти у всех в руках были щиты. Позади этой цепи — стоящие поперек проезжей части впритирку друг к другу грузовики, облепленные сотрудниками милиции в касках, с дубинками и щитами, готовые тут же поддержать первую цепь заграждения. А дальше — еще грузовики, поливальные и пожарные машины, водометы, служебные автобусы и сотни, сотни стражей порядка.

В разношерстной толпе легко растворились боевые группы националистов, которым накануне была поставлена задача спровоцировать столкновения манифестантов с представителями власти. Правда, некоторых из участников шествия и провоцировать было не надо, они сами уже были готовы к «последнему и решительному бою». Возбуждение толпы, приближающейся к милицейской баррикаде, достигло наивысшего предела, так что достаточно было небольшой искры, чтобы все вспыхнуло пламенем взаимной ненависти. И такую искру должны были высечь отряды Григория, причем не только в переносном, но и в самом прямом смысле. Для этого ими были заготовлены три канистры бензина, которыми можно было поджечь не один автомобиль, и два ящика с сотнями подшипников, обернутых в промасленную бумагу, — хороший заменитель булыжника — «оружия пролетариата».

«Женщин и детей — внутрь колонны! — раздался голос в мегафоне. — Мужчины — вперед! Могут быть провокации!»

Это прозвучало для одних как предупреждение, впрочем, не возымевшее никакого воздействия на толпу, а для некоторых как команда: «К бою!» Еще немного и передовая колонна демонстрантов, крепко сцепившихся друг с другом руками, буквально врезалась в цепь ОМОНа. Началась потасовка, очень быстро перерастающая в ожесточенную схватку. Мужчины, размахивая флагами, пытались прорвать милицейскую цепь, но с ходу это оказалось невозможным. Омоновцы, прикрываясь щитами, отбивались от наседающих демонстрантов дубинками, а толпа, тем не менее, все увеличивалась за счет прибывающих со стороны Октябрьской площади. В считаные минуты атмосфера на площади накалилась до критического уровня. Какое там праздничное настроение! Слова патриотических песен и звуки маршей теперь заглушал рев толпы, в котором тонули призывы остановиться и прекратить столкновение. Первомайская демонстрация, мирно начавшаяся на Октябрьской площади, переходила в новую фазу — силовое противостояние демонстрантов со спецназом милиции.

Особенно рьяно, вызывающе агрессивно действовали молодые мужчины в первых рядах атакующих. Они сразу стали вырывать у милиционеров щиты и дубинки, норовили ударить их по голове, повалить на землю. Те в свою очередь не скупились на ответные удары, и очень скоро потасовка превратилась в кровавое побоище. Демонстранты, которым удавалось преодолеть первую цепь, карабкались на кузова грузовиков, вступая в схватку с находившимися там милиционерами. Повсюду слышались крики, свист, ругань, стоны… И над всей этой вакханалией, как горькая насмешка, на длинной растяжке висел лозунг: «С праздником, дорогие россияне!»

«Все идет как по писаному, — отметил про себя Григорий, прижавшись к стене дома у самого угла, откуда легко можно было ретироваться в сторону Нескучного сада, путь к которому не был перекрыт кордонами милиции. — Теперь осталось только поджечь пару автомашин да придушить пару стариков! И тогда…»

Что будет «тогда», Григорий не успел додумать. Из-за второго ряда грузовиков по демонстрантам ударила мощная струя водомета, а вслед за ней пожарная машина извергла из своего жерла струю грязно-белой пены. К ней подключилась вторая, затем третья. Вступившие в рукопашную схватку с милицией демонстранты, облитые с ног до головы пеной, стали похожими на монстров из американских фильмов ужасов. В ход уже шли древки красных флагов, острые металлические наконечники знамен, которые превратились в смертоносное оружие, напоминающее пики средневековых рыцарей.

Под ударами милицейских дубинок падали на мостовую, зажав голову или лицо, демонстранты, среди которых было немало людей старшего поколения, в том числе женщин. Уворачиваясь от ударов древками флагов, спотыкаясь и теряя фуражки, разбегались ребята в милицейской форме. В них уже летели камни, кирпичи, куски асфальта, образки металлических труб, палки…

Большая группа демонстрантов, перебравшаяся через баррикаду, раскачивала из стороны в сторону грузовик с брезентовым верхом, пытаясь, наверное, опрокинуть его. Леденящие душу крики и визги женщин, истошные вопли и свист, ругань, рокот автомобильных моторов, гудки машин, скрежет железа и звуки бьющегося стекла — все слилось в единый гул побоища. Казалось, безумие охватило людей. Еще совсем недавно мирно беседующие друг с другом, поющие песни или что-то оживленно обсуждающие, они превратились в диких зверей, способных разорвать, уничтожить, раздавить того, кто окажется на их пути.

ВОСПОМИНАНИЯ: «Мы были в шоке, когда смотрели с Олей вечерние новости. Все, что происходило на Ленинском проспекте, казалось нереальным, будто мы видим кадры кинохроники уличных столкновений демонстрантов с полицией где-нибудь в Чикаго, Белграде или Мадриде в 30-е годы. Революции 1905 и 1917 годов казались нам далеким прошлым. И только недавние события августа 1991 года в Москве, когда начались столкновения противников ГКЧП с войсками, а затем вакханалия разрушения памятников и захвата зданий партийных органов, свидетельствовали о новом повороте в истории нашей страны» (Из воспоминаний А.П. Орлова).

Прибывшие милицейские подкрепления, казалось, способствовали перелому ситуации. Омоновцы бросились в контратаку, направо и налево нанося удары дубинками, прикрываясь щитами от града камней и летящих словно стрелы древков знамен с металлическими наконечниками. Здесь уж было не до того, чтобы разбирать, кто зачинщик, а кто простой обыватель, случайно попавший в толпу. Доставалось всем подряд. И вот уже беспомощно лежит на мостовой старик с орденскими планками, размазывая по лицу кровь, сочащуюся из разбитой брови, весь грязный, в пене, со слезами на глазах от боли и унижения. Рядом какой-то человек в темно-зеленом плаще стоит с поднятыми руками, как будто сдается в плен, а подскочившие к нему три омоновца в бронежилетах и касках наотмашь бьют его резиновыми дубинками по голове и спине. Жалкий и беспомощный, он пытается неуклюже защититься руками, но получает все новые и новые удары. Женщина с хозяйственной сумкой что-то осуждающее кричит в сторону милиционеров, один из них, самый молодой, отделяется от товарищей и как-то нехотя, почти мимоходом, отталкивает се дубинкой так, что она чуть не падает.