Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов Страница 63

И невольно возникает вопрос: где же киевляне брали этих петухов? Старых, молодых — неважно. Можно ответить на него и так, что наседки выводили их из яиц во время плавания. Может статься, жрецы рассчитывали время: когда лодьи подходили к морю, тогда и появлялись на свет петушки; но случилась остановка на Диком — вылупилось огромное количество птицы, вот и поотрубали им головы.

Можно предположить и другое: специальные лодьи везли жертвенную птицу в ящиках с железными прутьями. За ней ухаживали, а когда надо — приносили в жертву.

Как бы там ни было, а русы накануне дня отплытия с острова побросали в жертвенный костёр пятьдесят тысяч петушиных голов и рано утром новый выбранный верховный жрец по имени Донат объявил всем о восходе Ярила. Лучи его брызнули по хмурым лицам ратников, стоявших на лодьях, готовых к отходу.

Со стороны порогов дул угонный ветер, и Дир в скором времени приказал поднять паруса на щеглах.

Печенеги, гарцевавшие на обоих берегах с утра до вечера и при свете факелов даже ночью, завидев на реке белые надутые полотнища, заколотили в щиты от радости: слава богу, русы отплывают от острова и кончаются тревоги! Можно будет свободно вздохнуть и, не боясь набегов сзади, продолжить свои разбойные летучие нападения мелкими отрядами с целью наживы. Дикое поле огромно, и по нему проходит много караванных дорог — есть кого грабить!.. Вот уж где проявит своё умение такой хищник, как брат повелителя рода дзекеш; а чтобы с русскими ратниками иметь дело, нужны особая хитрость и отвага; пусть лучше уходят на своих деревянных корытах отсюда подалее...

Как хорошо слышать шелест оглаживающей борта лодьи днепровской волны! Стоя рядом с кормчим, Марко с лёгкостью на душе обозревает окрестности — крутые берега, которые всё больше и больше удаляются по мере движения вперёд, многочисленные заросшие верболозом островки и песчаные, без единого кустика отмели, где водятся красные хитрые лисы... Вдруг за зелёным дальним холмом мелькнёт и скроется снова войлочная шапка верхового печенега, с ней он не расстаётся даже в жару.

На некоторых островах живут люди. Возле их шалашей из камыша сушатся растянутые на кольях сети, понуро бродят собаки и роются в песке в чём мать родила чумазые дети. Они внимательно смотрят на проплывающие мимо парусные лодьи, а при появлении на них людей срываются с места и скрываются в шалашах.

Немало рыбаков ютятся прямо в землянках. Их жилища можно обнаружить по дыму, тонкой, изломанно-сизой струйкой поднимающемуся снизу. Оттуда иногда появляется женщина с упёртым в живот корытом, в котором лежит белье.

Женщина на миг замирает, глядя вслед лодьям, и идёт к воде стирать. Бельишко нехитрое — пара штанов да две полотняные рубахи и что-то ещё, похожее на детское одеяльце.

«Бедно живут простые люди и здесь, в Диком поле, — подумал Марко. — Что у нас на берегу Припяти, что на Верхнем Днепре, что на Нижнем. Богатенькие на островах жить не будут... Вот дядя мой, как купцом стал, такой дом выстроил!.. Со светлицей, медушами и клетями... А тётка Власта, жена его, как начала от него рожать, красавицей сделалась... — с теплом в сердце вспомнил родных отрок. — Матушка же с бабушкой, наверное, каждый день за меня Леда молят... Дай им и ты, бог, здоровья и дней добрых...»

Марко повзрослел — и это заметно было по его внешнему виду, — раздался в плечах, над верхней губой появился тёмный пушок, и взгляд при разговоре не отвлекался по-мальчишески чем-то иным, а внимательно изучал лицо собеседника. Но всё равно суждения Марко и его мироощущение не отличались пока ещё глубиной, приходящей лишь с опытом. И если отрок увидел разницу в жизни богатых и бедных, то это произошло отнюдь не от глубокого понимания каких-то законов бытия, а как следствие простого наблюдения и поверхностного сравнения. Вот богатые, а вот бедные... Есть люди чёрные и белые. Как у хазар... Есть они у полян и древлян. Есть князь и боилы... Купцы и быдло... И слава Леду, что дядя Никита выбился в «белые люди»!

— О чём задумался? — весело спросил Марко подошедший сзади Олесь и больно стукнул по спине кулачищем.

— Бей, да потише, бугай! — озлился отрок. — Мощь девать некуда?..

— Есть куда, Марко, только далеко отсюда осталась та, с которой я своей силой делился... Иной раз всю ночь напролёт делишься-делишься, а она всё берёт и берёт, ненасытная... Ох и ненасытная уродилась, Марко... А как это приятно было... делиться!

Увидев широко раскрытые глаза товарища, Олесь удивился:

— Аль ни с кем ты ещё до сих пор не делился мощью-то своей?! — захохотал он и, чуть приподняв в ножнах свой меч, рукоятью показал на низ живота. — Сказал бы ранее об этом, я бы тебе в Киеве такую вдовушку нашёл!.. Она твою силушку в себя приняла бы!.. И почему так, Марко: гривну кому отдаёшь — жалко, а мощь свою женщине — ну ни капельки...

— Почему, спрашиваешь... Тебе лучше знать, почему!

— Давай после похода я тебя сведу с одной приёмщицей... Подругой моей... приёмщицы.

— Ты ещё вернись с похода-то! — молвил Марко, вконец раздосадованный болтовнёй здоровяка Олеся.

Промолвил он сии слова по-юношески беспощадно. И Олесь как-то сразу сник, постоял, подумал, повернулся и пошёл туда, откуда пришёл.

«Зря обидел человека. А он просто захотел пошутить, показать себя, что он «опытный». Сильный, но не злой... Милад, к примеру, маленький, хитрый и въедливый, как клещ...»

Марко увидел, как неожиданно из-за щеглы с парусом вывернулся Милад, и снова подумал: «Лёгок на помине! Хотя я его про себя помянул...» Милад полюбопытствовал:

— Олесь пошагал, словно ты ему пригрозил горящий факел в зад сунуть... Что с ним?

— О приёмщицах поговорили...

— Это кто такие?

— Женщины, которые у мужей силушку забирают.

— A-а, понятно... Олесь любит свою мощь им отдавать.

— А ты не любишь?

— А мне отдавать нечего! — Милад хитренько взглянул на Марко. — Берегами любуешься?.. Да, красиво... Скоро берега снова раздвинутся. Ветер, вишь, стал утихать... И гребцы займут места на скамьях.

— Ну, отроки, посудачили, и хватит. Идите к себе... Теперь не мешайте! — прикрикнул на них кормчий.

Видимо, предстояло пройти какой-то сложный участок пути вниз по речному течению. Хотя что может быть сложнее днепровских порогов, которые, слава богам, остались позади?! Но это так, к слову. На Днепре плывущие по нему встречают много всяких неожиданностей.

Отроки прошли на корму, где вповалку лежали ратники, а некоторые сидели, обхватив руками колени. Уже никто не заботился о самообороне: стрелы печенегов сюда не долетали.

Марко и Милад нашли себе свободное местечко, пристроились и начали наблюдать, как их лодья обходила состоявшие из каменных глыб острова, в беспорядке разбросанные на воде там и сям; тем и опасны они, ибо не было в их расположении какой-либо закономерности.

Острова наконец-то миновали. Прошли ещё несколько поприщ и увидели, что берега Днепра, ранее заросшие лесом, стали оголённее, а вскоре оказались без единого деревца и кустика.