Кью - Лютер Блиссет Страница 63

Мюнстер, 28 января 1534 года

Мюнстер обладает своим неповторимым очарованием: узкие улочки, мрачные дома, рыночная площадь с церковью Святого Ламберта, возвышающейся на краю. Архитектура и расположение зданий — все кажется будничным, хаотичным, но со временем убеждаешься, что существует какой-то порядок, скрытый в сложном хитросплетении улиц. Я коротал свободное время, знакомясь с городом: бесцельно бродя по улицам часами, путаясь в этом лабиринте и вновь определяя верное направление каждый раз в новом месте. Я обнаруживаю мало кому известные проходы, болтаю с торговцами, народ не таится перед иностранцами, возможно, потому что анабаптизм пришел сюда вместе с бродячими голландскими пророками. Я познакомился с одним из них, Генрихом Ролом, даже получившим в городе приход. Мы подолгу говорили о Голландии, он назвал мне имена здешних братьев, с которыми я так и не встретился. Говорят, в Мюнстере пятнадцать тысяч жителей, но в ярмарочные дни народу в городе становится гораздо больше. Здешние горожане из тех, кто разъезжает повсюду, производит ткани, много рабочих. Изгнание епископа позволило им отменить налоги на текстиль и конкурировать с продукцией монастырей: священники, оставшись с носом, пришли в ярость, торговцы жиреют. Я научился впитывать силу, исходящую из этого места, сами стены излучают возбуждение, недовольство, энергию. Это важный перекресток между Северной Германией и нижним Рейном, но есть и какая-то жизненная сила, исходящая прямо отсюда, из всего, что существует в нем, — из зарождающегося конфликта между грязью на дороге и колесами телег, которые ее давят.

Мюнстер — один из тех городов, где возникает ощущение: рано или поздно обязательно что-то должно случиться.

* * *

Я лечу по грязной мостовой, уже погруженной во мрак, не обращая внимания на гадость, залепившую мне штаны… Лечу так, что пятки сверкают, семимильными шагами, до самого дома. Книппердоллинг послал нас собрать всех: меня разыскали в трактире, где я задержался исключительно из-за теологического диспута между двумя коновалами. Быстрее, быстрее… мы в большой беде… Мальчишка, который нашел меня, велел всем собраться в доме главы гильдии… И приколоть на плащ брошь… кусочек меди, где изображен акростих нашего девиза: СОП, «Слово обрело плоть»… Без него меня не пустят.

Три удара колотушкой, через мгновение чей-то голос спрашивает:

— Кто там?

— Герт из Колодца.

— Пароль?

Стискиваю брошь:

— Слово обрело плоть.

Засовы отодвигаются: Ротманн делает мне знак — заходи, быстрый взгляд на улицу перед тем, как закрыть дверь.

— К счастью, мы нашли тебя: в воздухе запахло паленым.

— Что случилось?

— Разве ты ничего не знаешь?

Виновато пожимаю плечами.

В его взгляде явно читается озабоченность.

— Епископ, этот сукин сын, издал эдикт: он лишил нас гражданских прав, нас и всех, кто нас поддерживает. Он угрожает всем жителям города расправой, если они и впредь будут покрывать нас.

— Дерьмо!

— Фон Вальдек что-то замышляет, я его знаю, он хочет разобщить нас, надеется перетащить лютеран на свою сторону, оставить нас в изоляции. Идем, мы созвали это собрание, чтобы решить, как будем действовать. Надо выслушать мнения всех собравшихся.

Столовая уже заполнена: человек двадцать теснятся за круглым столом, шум напоминает гомон отдаленной ярмарки. Книппердоллинг и Киббенброк обсуждают что-то между собой вполголоса: побагровевшие лица двух представителей текстильной корпорации говорят сами за себя.

Заметив меня, они жестом приглашают сесть рядом. Работая локтями, я пробираюсь к ним, Бокельсон уже здесь — кивок с самым серьезным видом в знак приветствия.

— Ты слышал об указе?

— Ротманн говорил, я ничего не знал — целый день валял дурака.

Ротманн широким жестом призывает к молчанию: собратья по очереди цыкают и шипят.

— Братья, время трудное. Нет смысла скрывать это. Наступление фон Вальдека имеет целью изолировать нас, поставить вне закона, сделать объектом преследований, возможно с согласия лютеран. Этой ночью мы должны решить, как нам защищаться. Сейчас, когда епископ открыл карты и готов дать бой, а над нами нависла непосредственная опасность.

В дверь колотят… Ошеломленные лица… Кто-то бежит открывать… Слова пароля доносятся даже сюда… Пришел не один человек… Их несколько.

Дюжина рабочих… В руках молоты и топоры… Во главе низкорослый и щуплый смуглый мужичонка… За поясом громадный пистолет… Взгляд еще того сукина сына… Порывистые движения. Это Редекер, разбойник с большой дороги, присоединившийся к баптистам, чтобы облегчать кошельки богатеев, а затем обращенный на благо общему делу. Ротманн лично крестил его несколько дней назад после демонстрации доказательств его преданности — внесения в фонд баптистов роскошнейшего плода его грабежа, изъятия у рыцаря, вассала епископа, фон Бурена пяти сотен золотых флоринов… памятное событие.

Ротманн испепеляет всех взглядом:

— Что это значит?!

— То, что народ не желает сидеть сложа руки, когда у него вокруг шеи затягивается петля.