Британская интервенция в Закавказье. Группа «Данстерфорс» в борьбе за бакинскую нефть в 1918 году - Лионель Данстервилль Страница 63

Это был мой последний визит в Персию, поскольку в Баку мы вскоре должны были достичь критической стадии, и мне было бы опасно отсутствовать. Поэтому я воспользовался случаем, чтобы внушить коменданту и персоналу, занимающемуся погрузкой на корабли в Энзели, что нам нужно все, что мы можем получить, а именно офицеров, солдат и припасы. Командование в Казвине теперь перешло к бригадному генералу Бэйтмен-Чампейну из индийской армии, и в том, что касается Персии, я больше ни за что не отвечал.

27 августа мы прибыли в Баку, привезя с собой еще одну партию четырехдюймовых и двенадцатифунтовых пушек и боеприпасов для вооружения нашего предполагаемого флота; хорошо, что мы смогли взять эти пушки с собой, так как отныне получить что-либо из Энзели стало чрезвычайно трудно.

Полковник Кейворт прибыл на борт для доклада и сообщил мне о турецкой атаке на грязевой вулкан 26-го числа, в ходе которой турки достигли своей цели и мы понесли значительные потери. Более подробная информация об этом событии будет дана позже. Теперь стало ясно, что турки получили необходимое подкрепление и готовятся к серьезному штурму города. Если бы мы получили какое-либо значительное подкрепление из Персии, мы могли бы с уверенностью отнестись к данному вопросу; если же этого не случится, то вопрос будет заключаться лишь в том, чтобы оттянуть окончательное падение города и принять все возможные меры ради того, чтобы, когда произойдет катастрофа, вывезти наших солдат.

Турки, разумеется, оказались достаточно сообразительны, чтобы предвидеть это, и, желая остановить дальнейшее прибытие подкреплений для нас из Персии, начали наступление от Тебриза на Казвин, надеясь, что эта угроза послужит сдерживанию любой отправки людей ко мне. Этот их ход был очевиден в течение многих месяцев, но у нас имелись трудности со сбором необходимого количества войск, чтобы встретить атаку на Куфлан-Кух — самый сильный пункт нашей обороны на дороге. Турки заняли эту позицию, и теперь перед ними лежала открытая дорога на Казвин. Они больше не делали серьезных попыток продвинуться слишком далеко в направлении Казвина, как только преуспели в своем главном замысле, заключавшемся в том, чтобы прекратить поступление ко мне подкреплений. Даже некоторые офицеры моих первоначальных войск, чьи услуги были бы неоценимы, задержались в Персии из-за сложившейся там ситуации.

Обходя на следующий день позиции с полковником Арутюновым (армянином), я был глубоко поражен общим улучшением положения городских войск. Если бы у нас было время, мы бы в конце концов сделали из них неплохих солдат. Боеприпасы, как артиллерийские, так и стрелковые, несмотря на острую необходимость экономии, зачастую расходовались впустую, и я обратил внимание армянского полковника, командовавшего правым сектором, на его артиллерию, которая стреляла, по-видимому, куда ни попадя. На что тот ответил: «Да, они стреляют вслепую, но людям в окопах нравится время от времени слышать звук своих пушек, и, если я не буду иногда давать залпы из них, они покинут окопы».

Обстрел моего корабля, гостиницы «Европа» и города в целом был теперь настолько точным, как если бы у противника имелась телефонная линия из города с корректировщиком в нескольких сотнях ярдов от меня. Я не думаю, что любой артиллерийский офицер мог бы дать какое-либо другое объяснение точности их огня. У них, конечно, имелась карта города большого масштаба, и даже без непосредственной корректировки они могли легко посылать снаряды в пределы заданного района, но серии снарядов, выпущенных ими по целям на дальних дистанциях, долетали до нас с такой безошибочной регулярностью и точностью, что это выглядело чем-то сверхъестественным.

С моего корабля, стоящего на якоре на открытом месте вдали от города, было отчетливо видно падение каждого снаряда, и все они летели прямо на меня, словно вниз по ступеням лестницы. Так, первый снаряд приземлился в верхней части города, следующий — на полпути от центра, следующий — где-то поблизости, следующий прошел между мачтами, а когда противник удостоверился, что они пристрелялись, на нас обрушилось два залпа батарейного огня. По какой-то странной случайности пострадали все, кроме доблестного «Крюгера». Лодка, находившаяся сразу за кормой (в ней никого не было), была уничтожена, снаряд угодил и в полевой склад боеприпасов на краю причала в трех футах от борта корабля, ящики со снарядами оказались разбиты, два человека на посту получили легкие ранения, но взрыва не последовало.

Такой прицельный дальнобойный обстрел стал обычным явлением, и невозможно представить себе другого способа достижения такой безошибочной точности, кроме как с наводкой по телефону, но нам так и не удалось его обнаружить.

Отель «Европа» обстреливали с той же точностью и с такой же безопасностью для жизни наших людей. В самое напряженное время суток снаряды поражали различные помещения, но всякий раз в них не оказывалось людей. Клерков за работой засыпало пылью, русскую машинистку сбило с ног взрывом снаряда в соседней комнате, но она осталась невредима, а майор Ньюком спасся лишь благодаря счастливой случайности. Вскоре нам пришлось покинуть верхний этаж, и в конце концов мы полностью эвакуировались из отеля, переместив нашу штаб-квартиру в «Метрополь», на который турок сразу же переключил свое внимание. В конце концов оба отеля оказались разбиты вдребезги, прохожие на улице и кое-кто из персонала отеля погибли, но все мои люди остались невредимы.

В то время я обычно оставался на борту корабля, но иногда перебирался в роскошную комнату с бархатной обивкой отеля «Европа». Это было крайне неудобно, но мне приходилось ночевать в гостинице целую неделю, поскольку клеветники распустили в городе слух, будто британский генерал спит на борту корабля, дабы в случае опасного нападения дезертировать из города! В течение первых нескольких дней моего пребывания в отеле туда ежедневно посылали человека, чтобы узнать, действительно ли я нахожусь там.

За нами очень пристально следили многие стороны, включая представителя русской миссии в Тегеране, также находившегося в городе и делавшего заметки. Каждый день я принимал различные депутации и время от времени развлекал их на борту «Крюгера». Среди таких депутатов имелся один из русских бизнесменов, у которого было много что предложить, однако любая попытка работать с ними или через их посредничество нанесла бы ущерб нашим интересам, поскольку в городе их заклеймили «буржуями» и «контрреволюционерами», так что я не мог позволить себе быть даже замеченным в разговоре с ними. Кроме того, у меня произошла интересная встреча с одним из ведущих азербайджанцев, очень умным и высокообразованным человеком, но, если бы стало известно, что я вступаю в какие-либо отношения с этими превосходными людьми, в городе поднялся бы шум, так что на данный момент я снова не мог ничего поделать. Если бы мы остались в Баку, я уверен, что мы могли бы в конце концов справиться с азербайджано-армянскими разногласиями. Так или иначе, чтобы встретиться с этим господином, мне пришлось глубокой ночью, без сопровождения — если не считать проводника, — отправиться в дом в азербайджанском квартале города, где меня провели по нескольким лестничным пролетам в его комнаты.

Теперь в Красноводск ежедневно отходили пароходы, переполненные беженцами, предусмотрительно спасающимися от грядущих погромов. Их отплытие давало нам преимущество, поскольку любое сокращение гражданского населения очень помогало упростить вопрос снабжения.