Могусюмка и Гурьяныч - Николай Задорнов Страница 63

Тут же инженер Верб — управляющий, великан с рыжеватыми жесткими бровями, широким, сильным лицом, с тяжелым нависшим лбом, сильными челюстями.

Оказалось, что жалобе дали ход. Губернатор послал инспектора на горные заводы, чтобы все обследовать и представить отчет.

Инспектор записал имена и фамилии жалобщиков и род их занятий и попросил рассказать, в чем суть их недовольства, так как из жалобы это не представляется ясным.

Верб держал сигару в замершей руке. Лицо его было совершенно спокойно, хотя эти разговоры, сама жалоба и приезд инспектора были неожиданностью. Он полагал, что волнения рабочих неизбежны в подобных случаях, когда происходит переоборудование завода, и что нечего церемониться там, где работают допотопными методами. Однако он достаточно благоразумен и готов послушать, не скажут ли жалобщики чего-либо основательного, что стоит принять во внимание. Ведь эти люди знали местные условия; конечно, у них нет широкого взгляда, но они, быть может, пригодятся еще. Однако выказывать своего интереса к ним или идти на какие-либо уступки управляющий не желал уже по одному тому, что действия свои считал совершенно правильными.

Молодой купец Булавин производил и на Верба и на Иванова приятное впечатление. Они и приняли его гораздо любезнее, чем учителя и Рябова, и, обращаясь, называли его господином Булавиным. Но Захар стоял на своем твердо. Он сказал, что жалоба писана не зря, что в ней все сказано ясно, что нельзя заводских крестьян лишать покосов и запашек: они могут уйти. А ведь завод имеет превосходных рабочих, родившихся и выросших тут, мастерство которых известно.

— России надо сохранять все, что воспитано в народе веками, заговорил Пастухов, — а не уничтожать при каждом историческом повороте. Наше презрение к своему народу и к навыкам его труда граничит с варварством. Образованный, патриотически настроенный хозяин не может желать, чтобы его родной народ забыл свое мастерство.

Тут Иванов сильно смутился, когда Иван Кузьмич помянул про Россию и про родной народ и про патриотически настроенного хозяина, так как не знал, русский ли Верб, и не обидится ли он. Уж очень резко сказал Пастухов и, кажется, в пику управляющему.

— Ох, уж эти навыки! — произнес Верб, не шевеля рукой с дымящейся сигарой. Он знал, что здесь следует быть осторожным; уральцы оказывались очень ревнивыми ко всему своему. «Жаль, конечно, что в век машин приходилось посягать на все их здешние святыни Но ведь и крестили Русь насильно. Потом эти же рабочие и дети их будут благодарны за переоборудование завода»

— Если смотреть в будущее, то на Урале со временем не может не возникнуть грандиозного центра русской металлургии и машиностроения, — продолжал учитель.

— Зачем так далеко в будущее заглядывать, — строго перебил его Верб, — когда мы сейчас не можем обойтись с самой простой машиной без привозных рабочих? Ведь вы знаете, что я привез пять человек немцев, без которых работать нынче не может ни одна фабрика.

— Прекрасно, что вы везете машины! Пусть приедут с ними и немцы, знающие работу машин. Учите здешних рабочих обращаться с машинами, но не прекращайте выпуска лучших сортов стали.

— Так мы и будем учить. А сорта стали определяет рынок!

— Для уральской сортовой стали нет рынка, — заметил Иванов.

— Как нет рынка?! — почти вскричал возмущенный Пастухов.

Судя по этому замечанию, Булавин понял, что Иванов уже толковал с управляющим обо всех делах подробно и усвоил его взгляд. Захар решил, что инспектору надо ответить то же самое, что сказано было Вербу в лавке.

— Азия, о которой вы толкуете, — любезно заметил Верб, — берет теперь сталь из Западной Европы. Да и это слишком высокая материя для такого простого разговора.

— Европейская машинная сталь лучше! — подтвердил Иванов, подымая палец кверху. — Мы должны не стыдясь признаться в этом! Нам надо учиться хоть кровлю катать современными способами.

Когда жалобщиков отпустили, управляющий заметил:

— Личности с великими фантазиями!

А под вечер на завод, проездом из Оренбурга, приехали заводчики — Зверев и Хэнтер. Вечером вчетвером сидели за карточным столиком.

У Хэнтера и Зверева дела, казалось бы, шли на лад, и они рассчитывали в скором времени начать постройку нового медеплавильного завода. Но были две помехи: дошли слухи о предстоящей войне России с Турцией и о том, что двое лазутчиков с Востока пытались вызвать среди башкир волнения. Хэнтер допускал, что война возможна, но полагал, что Турция пойдет на нее только в случае поддержки со стороны западных держав. Если были посланы турецкие эмиссары, то это признак, что Турция чувствует силу за своей спиной. Ему представлялось, что грядущие события будут чем-то вроде Севастопольской кампании, с той разницей, что союзники не станут сражаться сами, а будут действовать за спиной турок.

Конечно, он понимал, что двое «святых» среди миллионов русских мусульман — мелочь, капля в море Но эта мелочь была очень значительная, отзвук вполне реальный больших международных событий.

Хэнтер надеялся, что в Петербурге все узнает.

— Но почему против англичан постоянно всюду восстания, а против русских не может быть? — спросил Хэнтер. Англичане, имевшие торговые дела в восточной части России, в разговорах между собой иногда объясняли умение русских сживаться с другими народами азиатизмом простого русского народа.

— А что у вас тут за события произошли? — спрашивал Владимир Николаевич Зверев управляющего заводом.

— Жалобу написали на мои действия, не успел я приехать, а уже донос, — ответил управляющий.

— Кто же осмелился?

— Купец, рабочий и учитель. Вот вам уже первое действие, наподобие этакой забастовки.

— Ну и как, вы считаетесь с их требованиями? — улыбнулся Зверев.

— О нет, мы дикое вододействуемое колесо остановили, а этих знаменитых мастеров поставим на полезную работу — лить чугуны и чайники!

Долго играли в карты, потом пили и еще разговаривали.