Золотая лихорадка - Николай Задорнов Страница 62

— Спасибо, дорогой кормилец! — приветливо улыбался цыган.

Лодка зашуршала, ринувшись на песок. Тихо вышел Сашка.

— Ты че тут? — спросил он цыгана. — Че пришел? Че надо?

Цыгана как ветром сдуло. Он так испугался и откровенно струсил, что Татьяна и Катерина покатились со смеху.

— Эй, Иванов! — заорала Татьяна вслед.

Сашка показал женщинам новые часы.

— Где такие купить? Сколько ты платил? — спросил Василий.

— Как гонконгский китаец! — говорил Сашка. — Мастер приехал, ухватился за меня: «Даю даром! Возьми, Саша, я полицию люблю… И всю семью вашу наряжу в золотые цепочки. Вот так пустишь по брюху!»

И Сашка, выпятив живот, представил, как часовой мастер учил его ходить с цепочкой.

— Садись, я тебе ухи налила! Хлеба поешь, чумиза, поди, надоела! — сказала Таня.

— Да, правда, Танечка, чумиза надоела, — сказал Сашка.

Егор знал, что Сашка не только часов, он вообще ничего не возьмет даром. А Сашка не стал рассказывать, как он встретился с часовщиком.

— Открой ящик! — велел он мастеру.

— Зачем тебе ящик? Что тебе мой ящик? Я же тебе дал хорошие часы! — испугался тот и лег на ящик.

… В ящике оказалась дрянь, старье.

— Все пойдет на вес золота! Но что сделаешь! Люди хватают.

… Егор посмотрел цепочку, она была поддельная. Фальшь и старье меняли на золото…

— Завтра крыть амбар, — сказал Егор. — Надо скорей все кончать. Барабанов вот-вот вернется.

Утром Кузнецов собрал плотников у розового от утренних лучен амбара, который стоял с непокрытыми стропилами.

— Главное сделали без натуги, — объявил Силин. — Но надо крыть крышу. Погода вот-вот переменится, и доски пилить некогда. И тут мы свой труд пожалеем… Досок пилить не будем…

— Чтобы не была наша крыша золотая, — добавил Егор.

— Нет, не-ет! Пусть будет крыша золотая! — возразил Ломов.

Русские засучили рукава, а китайцы не снимали курточек. Вбивали клинья в бревна. Трескались стволы. Их подымали с корьем вместе на крышу.

Старовер Никита оглядывал стены, отряхиваясь от древесной пыли и мелкого корья, щупал стены.

— Амбар как амбар! Хорошо, что с бойницами!

— Да! Мало ли что может случиться. В таком амбаре можно выдержать осаду… И мошка не заест, — сказал Силин с крыши. — Они вроде и продухи и при случае и выстрелишь, дуло есть куда просунуть. Стрелять надо на все стороны.

В степах прорублены узкие, в три пальца, окошечки.

— Да, вроде продухов, — согласился Егор.

— Эй! Караван наш идет! Слава тебе, Христе! — перекрестился на крыше Силин. — Егор, едут… Кузьмич! — кричал через крышу Тимоха.

Подошла первая большая лодка. Мешки в пей плотно и умело закрыты полотнищами.

Федор Барабанов снял шляпу, присел, снял пиджак. Ему принесли воды.

— Рассказывай! — сказал Егор, подавая ему стакан.

— Все отдал. Сменял в конторе Бердышова. У Ивана теперь прииски близко отсюда, на водоразделе. И старые на Амгуни. Управляющий принял сразу и заплатил. Фунт дал Телятеву. Взял, как албан. Не спросил ничего. Мука — американская. А на устье стоит Гао. У него целая халка муки, будем возить ее. Уж заплачено. Я смотрел, хороший китайский помол, как крупчатка, сразу видно — нингутинская пшеничка!

Федор оглядел небо, вершины деревьев, амбары, новые дома. Обтер лысину.

Он сам себе не верил, что он сварганил такое дело, удружил Телятеву, всунул ему… озолотил Ивана, получил деньги и накупил всего…

— Люди, говорят, в дальних деревнях продают скот, коней, чтобы доехать сюда. Управляющий сказал, что скоро будет принят новый закон, решение покупать и продавать золото. Они сейчас везут в Иркутск, там сдают, а деньги получают в Петербурге.

— Город глохнет! Американец говорит, все привезу, заказывайте. Но людям еще нечем платить. Кормилец! Да мы его озолотили бы!

— Никто меня не подвел. На честное слово и Гао и американец доставили все и не выдали.

Утром Камбала вышел на берег и что-то тонко и протяжно закричал. И сразу поднялись сидевшие на корточках и курившие трубки китайцы. Человек двадцать гуськом двинулись к лодкам. Пять тяжелых деревянных посудин стояли на причале.

Снимались полотнища. Китайцы брали мешок, быстро подсаживаясь, подкидывали на спину товарища, тот крякал или взвизгивал и тоже слегка подсаживался. И серый мешок с голубой печатью и надписью «San Francisko Flloor» ^[4] плыл на его желто-грязной спине вверх. И вот уж целая вереница поплыла по обрыву, по трапу, на холм, на трап к амбару и в амбар, где чисто вымыто, где Егор и Сашка укладывают мешки муки на низкие подставки на свайках, под амбаром, чтобы не забрались крысы, — полотнища бересты…

Освободившись от ноши, китайцы трусцой спешили обратно, не теряя порядка, таким же гуськом. И опять каждый брал по мешку и опять присаживался, как приплясывал с ним камаринского. А уж первая лодка опустела, и гиляки ловко отогнали ее.

В полдень хлынул ливень.

— Ну, бабы, — пришел Егор, — кого хлебопеком? Печь готова, надо топить!

В новом доме набилось от дождя полно народа.

— Да, Анфиску поставить, — сказал Родион. — Они вон вернулись… Да просят лучше выпороть, а, мол, не надо выгонять. Пусть работают, согласны, говорят, на всякую работу, только не гоните.

— Да ты что это? — вспыхнула Татьяна.

— Как же она будет своими руками хлеб брать? — ответил Егор.

— Мало ли чего она берет! — сказала Таня.

— Ну и что же? — бойко ответила Ксения. — Каждая берет!

— Каждая, да не у всех. А эта и каторжных, и китайцев, поди, и зараза попадет…

— Тебе, Ксеня, быть хлебопеком! — сказал Егор. — Довольно людям есть сырые лепешки.

Теперь на прииске был запас…

Его должно хватить надолго. Если полтора фунта на человека в день.

— А народ все прет и прет, — входя, сказал Силин. — Говорят, люди на сто верст проникли по всей реке вверх и засыпали все берега балаганами. Полиция придет нас разгонять, как их разыскивать.

— Ты думаешь, скоро придет?

— Когда-то, конечно, придет. Станут шарить по ключам, по протокам… Люди идут, и мы не всех знаем. Откуда столько народа? У нас во всем Приамурье столько населения нет, сколько собралось здесь. Кто-то задумает же наш прииск присвоить, открыть компанию на паях. А ты бы, Егор, Гаврюшке сказал, чтобы гнал прочь бродяг… Пусть идут земледельцы, они не донесут, да и доноса побоятся.