Король Георг V - Кеннет Роуз Страница 62

Полностью разделяя тревогу короля, Асквит действовал весьма решительно и вскоре уже смог доложить суверену, что провокационные приказы Паджета исходят не от правительства и непокорные офицеры могут вновь приступить к службе. «С точки зрения кабинета, — писал он, — было бы неправильно требовать от офицеров каких-либо заверений по поводу их поведения в обстоятельствах, которые могут никогда не возникнуть». Король воздержался от ответа, хотя ему было что сказать премьер-министру, который не проявил подобной щепетильности в ноябре 1910 г., когда в столь же неясной ситуации буквально вырвал у своего суверена соответствующие гарантии.

Несмотря на утверждения правительства, будто передвижения войск носили чисто оборонительный характер, многие сочли, что генерала Паджета просто использовали для выполнения более масштабного, хотя и не получившего официального одобрения плана Сили и Черчилля, желавших преодолеть ольстерское сопротивление гомрулю. Только признав существование подобного плана, можно объяснить некоторые непонятные вещи: нежелание Сили отдавать Паджету письменные приказы, резкие высказывания генерала перед своими подчиненными, назначение военного губернатора Белфаста, тайная отправка Черчиллем в прибрежные воды Ольстера восьми крейсеров и вспомогательных судов.

Независимо от того, чем на самом деле определялись действия Сили — хитроумным замыслом в духе Макиавелли или же обычной глупостью, — он все-таки сумел поначалу избежать увольнения, но вскоре архиполковник, как называл его Асквит, все же поплатился за собственную ошибку. Причиной его падения стала попытка бригадира Гаха шантажировать правительство, и без того уже находившееся в смятении. Гах отказался вернуться в Ирландию без письменного заверения в том, что армия никогда не будет использоваться для подавления политической оппозиции гомрулю. Желая избежать дальнейших проявлений недовольства со стороны армии, военный министр малодушно согласился с требованиями Гаха, но его решение было дезавуировано кабинетом. Если генерал Паджет не имел права от имени правительства требовать лояльности своих офицеров в будущем, то и генерал Гах также не мог требовать от правительства аналогичных заверений. Внезапно проявив стальную волю, Асквит потребовал отставки Сили и принял на себя обязанности военного министра. Кризис был исчерпан.

Лишенный гибкости своего премьер-министра, король был глубоко потрясен недоразумением в Каррике. Какой бы незначительной ни была та роль, которую ревнители конституции отвели ему в военных вопросах, любую неприятность с армией он переживал как личную обиду. Короля раздражало и то, что его политический нейтралитет мог быть поставлен под вопрос, что его имя использовалось в межпартийной борьбе. «В армии больше всего недовольны королем, — писал Стамфордхэм. — Говорят, что он должен был проявить твердость и предотвратить все эти неприятности… С другой стороны, радикалы осуждают Букингемский дворец и его порочное влияние».

Уничижительный эвфемизм «Букингемский дворец» только усиливал раздражение короля. «Что они имеют в виду, когда говорят, что Букингемский дворец — это не я?! — то и дело восклицал он. — Кто же это тогда, хотел бы я знать? Они что, имеют в виду лакеев?»

Даже придворные бестактно пытались перетянуть его на ту или другую сторону. Гофмейстер королевы Александры генерал сэр Дайтон Пробин, получивший крест Виктории ^[69] за участие в подавлении восстания сипаев 1857 г., снова почуяв запах пороха, заверял короля: «На правительство нам наплевать, но мы все в боевой готовности и начнем стрелять, как только прикажет Ваше Величество». Король сдержанно ответил: «О, я вижу, Вы хотите втянуть меня в это дело и возложить на меня ответственность».

Только одно могло спасти короля от злобствующих врагов и надоедливых друзей: решение проблемы Ольстера путем компромисса. «Уверен, что Вы поймете, — говорил он в апреле Асквиту, — в каком ужасном положении я окажусь, если такое решение не будет найдено». Асквит в письме к Венеции Стэнли охарактеризовал этот призыв суверена как «довольно истеричное письмо от Г.». Но даже непробиваемый премьер-министр понимал, что время уходит. Оставались считанные недели до того момента, когда билль о гомруле должен был в третий раз пройти через палату общин, и палата лордов больше не могла ни отвергнуть его, ни внести поправки. Между тем и протестанты на севере, и католики на юге контрабандно запасались оружием; счет винтовкам шел уже на десятки тысяч, а патронам — на миллионы.

Но только в июле, после провала очередного раунда тайных переговоров между правительством и оппозицией, премьер-министр наконец согласился на неоднократно повторенное предложение короля: Асквит и Бонар Лоу, Редмонд и Карсон, каждый в сопровождении одного из своих сторонников, должны были встретиться на конференции в рамках «круглого стола» под председательством спикера в том месте, которое монарх скромно именовал «мой дом».

Конклав, который начал свою работу 21 июля, заседал в одном из наиболее скромных помещений Букингемского дворца: в «комнате 1844 года», названной так потому, что именно в тот год в ней останавливался русский император Николай I. Характеристика, данная ему королевой Викторией, может служить эпитафией к конференции по гомрулю 1914 г.: «Политика и военные дела — единственное, что его серьезно интересует; к искусству и всем другим более тонким занятиям он равнодушен, хотя, я уверена, он вполне искренен, искренен даже в своих самых деспотических поступках».

Во время предварительных переговоров правительство в принципе согласилось исключить Ольстер из сферы действия гомруля; оставалось решить, каковы будут границы исключаемой территории. На практике это означало, что речь идет о будущем графства Тирон. В канун конференции Стамфордхэм писал ее председателю спикеру Лоутеру: «Совершенно очевидно, что гражданская война не должна начаться из-за вопроса о делимитации графства. Король уверен, что Вы не позволите конференции закончиться без соответствующего решения». Через три дня и суверен, и его личный секретарь поняли, как глубоко они заблуждались. И опять все новости от премьер-министра первой узнала именно мисс Стэнли: «В это утро мы снова просидели полтора часа, обсуждая карты и цифры, и постоянно возвращались к этому чудовищному порождению извращенной фантазии — графству Тирон. Необычной особенностью дискуссии было полное согласие — по принципиальным вопросам — между Редмондом и Карсоном. Каждый из них говорил: „Я должен или получить весь Тирон, или умереть, но я прекрасно понимаю, почему Вы говорите то же самое“. Спикер, олицетворяющий собой английский здравый смысл, грубовато-добродушный и бесхитростный, конечно, предпочел вмешаться: „Если каждый из двоих говорит, что ему нужно получить целое, то почему бы не разрубить его пополам?“ Никто из них даже не стал рассматривать это предложение».

По существу, это означало провал конференции. «В конце, — отмечал Асквит, — появился король, сильно взволнованный, и двумя фразами (слава Богу, больше ничего не говорил) попрощался, сказав, что сожалеет, и поблагодарил. После этого он очень мудро поступил, пригласив к себе на приватную беседу всех участников конференции, принимая каждого по очереди. На Редмонда разговор с королем произвел сильное впечатление, особенно после того, как король сказал ему, что убежден в необходимости гомруля».