1937. Большая чистка. НКВД против ЧК - Александр Папчинский Страница 62

Так что напрасно беглый чекист А. Орлов (Л. Фельдбин) говорит о том, что «…несколько лет подряд Сталин брал с собой Евдокимова в отпуск». Сталин сам приезжал к Евдокимову на Северный Кавказ для отдыха в Сочи. И нет ничего странного в том, что они там встречались.

В своих мемуарах Фомин не упомянул своего помощника по «оздоровлению» сановных курортников — заместителя начальника Терского окротдела ОГПУ И.Я. Дагина. Израиль Яковлевич Дагин сменил Фомина в качестве гостеприимного хозяина курортной зоны и пять лет с 1926 по 1931 год охранял покой советского руководства. Он работал вместе с Евдокимовым еще с Украины, и между ними сложились очень тесные отношения. Как отмечал А.И. Кауль, Дагин был неразлучен с Евдокимовым, для него полпред являлся самым непререкаемым авторитетом и близким другом ^[389]. Ефим Георгиевич же видел в Дагине любимого и ближайшего ученика, всегда выдвигал и продвигал его по карьерной лестнице. В 1937–1938 гг. Дагин возглавлял в Москве охрану партийно-советского руководства страны.

После окончания операций по разоружению Чечни и Дагестана в крае наступило некоторое успокоение. Пользуясь этой передышкой, Евдокимов, который по должности уже входил в номенклатуру ЦК ВКП(б), решает дополнить свое политическое положение соответствующим образованием — поступает на курсы Социалистической академии в Москве. Вероятно, на этом настояло партийное руководство края, выпустив постановление «О теоретической подготовке партактива», в котором многим партийцам рекомендовалось заменить «верхоглядство, дилетантство… деловым серьезным изучением теории Маркса-Ленина» ^[390]. Одновременно с ним в 1926 году потянулись на учебу в Москву и его ближайшие сотрудники: М.П. Фриновский и Ф.Т. Фомин стали слушателями курсов Военной академии Генштаба РККА, секретарь ПП ОГПУ П.С. Долгопятов и командир-военком 5-го Донского полка войск ОГПУ В.В. Осокин были зачислены в Высшую пограничную школу ОГПУ СССР.

Лично для Евдокимова его учеба в столице закончилась неожиданно и самым неприятным образом, о чем свидетельствует Ф.Т. Фомин в своих воспоминаниях: «Когда Вячеслав Рудольфович уже был председателем ОГПУ, сменив на этом посту Ф.Э. Дзержинского, из Ростова прибыли телеграмма с сообщением, что группа кубанских казаков в парадном обмундировании с трехцветным царским флагом и трубачами выехала встречать своего бывшего наказного атамана генерала Улагая, который должен был поднять восстание на Кубани. В телеграмме сообщалось, что казаки были оцеплены дивизионом войск ОГПУ и арестованы. Ознакомившись с содержанием телеграммы, Вячеслав Рудольфович немедленно вызвал к себе начальника ОГПУ Северо-Кавказского края, находившегося в то время на учебе в Москве. Он при мне дал ему прочесть телеграмму и приказал немедленно выехать на Кубань. «Я не верю в это дело, — сказал Вячеслав Рудольфович, немало обескуражив этим начальника ОГПУ края. — Прошу вас разобраться всесторонне и объективно. Скорее всего, казаков придется освободить, а виновных наказать». Как предполагал Вячеслав Рудольфович, так и оказалось на самом деле» ^[391].

Обескураженный Евдокимов вернулся в Ростов-на-Дону и быстро нашел виновного в данной «липе», им оказался начальник Секретного отдела (СО) ПП ОГПУ по СКК П.В. Володзько, если бы дело не приобрело такой огласки, его можно было бы замять, но Москва настойчиво требовала наказания виновных… В ноябре 1926 года Володзько был с позором отстранен от должности и с понижением направлен в Смоленский губотдел ОГПУ. Четыре года, пока дело не забылось, он числился в «проштрафившихся» и лишь в конце 1930 года получил более-менее ответственную должность в ПП ОГПУ по Казахстану, «под крылом» у С.Н. Миронова-Короля ^[392]. Такого рода инциденты к концу 20-х годов сильно испортили отношения между Евдокимовым, с одной стороны, и Менжинским и Ягодой, с другой.

1928 год стал переломным для советского государства, начался масштабный отход от принципов новой экономической политики, был взят курс на форсированное строительство социализма в стране. На это же время приходится и временный спад производства, совпавший с продовольственным, финансовым и товарным кризисом. Виновных в возникших проблемах стали искать не среди партийно-советского и хозяйственного руководства страны, а среди представителей «враждебных классов», главным образом из числа старых инженеров, начавших работать еще во времена «проклятого самодержавия».

Сложным было и международное положение. По мнению высшего политического руководства, реальной возможностью в ближайшее время могла начаться интервенция и война с капиталистическим миром. В руководстве ОГПУ считали необходимым принять превентивные меры против возможных диверсий на предприятиях советской промышленности.

В центральном аппарате ОГПУ предполагали действовать по старой схеме, путем легендирования своих агентов: «Создается группа из наших людей, выдающих себя за диверсантов. Эта группа посылается за рубеж с тем, чтобы там установить связи с действующими против нас диверсионными центрами эмиграции и таким путем раскрыть организаторов диверсии и их агентов в нашей стране, на наших предприятиях». Для присутствовавшего на совещании в Москве Евдокимова этот путь казался излишне долгим: «основные кадры диверсантов имеются внутри страны и сидят у нас непосредственно на предприятиях… диверсантов нужно искать среди людей, работающих на наших предприятиях» ^[393]. Таким образом, в отличие от Менжинского и Ягоды, Евдокимов думал начать «с другого конца» — со «спецов» на производстве, которым предстояло сыграть роль «агентов международного империализма — вредителей…».

В декабре 1927 года после награждения третьим орденом Красного Знамени, Ефим Георгиевич чувствовал себя «на коне». Прибыв с совещания, полпред поставил перед местными чекистами задачу: заняться наиболее аварийными предприятиями промышленности и работающими на них служащими из числа «спецов» и «бывших». Ростовские чекисты понимали своего руководителя с полуслова и в самое короткое время обнаружили «среди работников этих предприятий (главным образом в Шахтинско-Донецком округе. — Прим. авт.) чуждых и враждебных людей, связанных с эмигрантскими кругами за границей». Проведя их аресты, чекисты быстро принялись стряпать обширное дело о «вредительстве». С кипой этих материалов Евдокимов явился в Москву к Менжинскому и Ягоде, но здесь его ждал холодный душ: его обвинили в головотяпстве, «методах 1918–1919 годов», чуть ли не в «липачестве»…