Стрельцов. Человек без локтей - Александр Нилин Страница 62

«…Давай-ка быстрее продавай машину, расплатись с долгами и ставь себя на ноги. Хуже нам было в войну и после войны, и то пережили. А это как-нибудь переживем. Ведь я не один сижу, многие матери так же остались одни. И если все будут говорить: не хочется жить, то что нам останется делать? У нас же хуже положение, и то мы не унываем… Мама, когда продашь машину, я попрошу тебя, чтобы ты мне выслала сто рублей. Эти деньги будешь высылать вместе с посылкой. Запечатайте их или в сахар в коробке. Коробку откройте, выложите половину сахара, положите сто рублей, опять сложите сахар и заклейте коробку, чтобы не было заметно. Они мне нужны. Только вышлешь, когда продашь машину… Мама, у тебя очень плохое здоровье. Ты быстро продай машину и езжай на курорт. Может быть, здоровье у тебя и поправится. А я в мае уже буду знать точно: сколько мне сидеть… если сможешь сама купить мяч, то купи и пришли. Валенки были немного малы, но я их растянул и подшил, теперь они стали по ноге…»

«…мне Алексей Иванович написал, что машину продали. Давно надо было это сделать. Ты за машину не переживай. Машина — ерунда. Вот здоровье — это самое главное. Было бы здоровье и машина будет. Ты, самое главное, береги свое здоровье…»

«…Мама, ты пишешь, что отбирают комнату. Отдай им эту комнату и не расстраивайся. Буду жив и здоров, заработаем все потерянное, а если не заработаем, то проживем и на пятнадцати метрах. Самое главное для меня, это чтобы ты была жива и здорова… Приеду я только к тебе!»

«…Насчет квартиры, мама, не переживай, пускай отбирают. Но чтобы они тебе дали такую же, какую ты отдала в Перово. Они не имеют права меньше дать…»

«…Живу ничего, работаю слесарем. Учусь в 8-м классе „Б“. Продуктов никаких нету, если можешь, то пришли, а если нет, то за меня не беспокойся, ничего не случится…»

12

Исчезновение с футбольного горизонта Эдуарда Стрельцова для меня значило то же самое, что в детстве расформирование армейского клуба — я снова (и как мне казалось, окончательно) перестал быть болельщиком.

В сезоне пятьдесят девятого года я не то что не могу кого-нибудь или что-нибудь выделить, но и эпизоды сколько-нибудь примечательные затрудняюсь вспомнить.

Был момент сочувствия клубу, который после кубковой удачи в пятьдесят седьмом году до конца боролся за первенство с московским «Динамо». Я не жаждал сенсации — я понимал, что «Спартак» и «Торпедо» не могут не взять паузу после всего ими пережитого: в «Спартаке» тем более завершались карьеры Симоняна и Сальникова, о чем я с моим свойством привязываться к людям, играющим в футбол, разумеется, сожалел. О происходящем в «Торпедо» я, как и большинство рядовых любителей футбола, не догадывался — за неудачным выступлением команды не каждый может различить прорастание качественно новой игры. Кроме того, наверное, мне и претила жизнь по принципу: «отряд не заметил потери бойца». Мне почему-то очень важно было, чтобы незаменимость Стрельцова становилась все более очевидной. И ничего закономернее, чем никакая в сравнении с предыдущим сезоном игра «Торпедо», я в свои девятнадцать лет не мог себе в окружающей действительности представить.

Я не ждал сенсации, но сочувствовал «Локомотиву» — команде, с которой каждое лето бывал соседом. Железнодорожный клуб базировался в Баковке, в санатории Министерства путей сообщения. В Москве я тогда жил на Беговой — и с дачи ездил не от станции Переделкино, а от платформы Баковка. И по дороге на электричку часто встречал игроков «Локомотива» и стеснялся, что знаю об очередном их проигрыше.

В последнем матче чемпионата пятьдесят девятого «Локомотив» в случае победы догонял «Динамо» — и тогда бы за первое место между ними назначили переигровку.

Защитник сборной Борис Кузнецов срезал мяч в свои ворота — и дело шло к тому, что представители железной дороги добьются повторной встречи с настигнутым ими лидером. За «Локомотив», между прочим, выступали очень и очень неплохие игроки — Валентин Бубукин, Виктор Ворошилов, Юрий Ковалев, Виктор Соколов. И в голу стоял кандидат в сборную Владимир Маслаченко. Он-то и допустил просчет, после которого Генрих Федосов сквитал счет — и московские динамовцы наконец вернули себе первенство.

В «Торпедо» образца пятьдесят девятого уже играли за основной состав некоторые из тех, кто на будущий год станет и знаменит, и превзойдет классом большинство мастеров, чью продолжительную известность привыкли считать истиной в последней футбольной инстанции. Но врать не стану — никто из них до середины лучшего в биографии «Торпедо» сезона мыслей моих и эмоций, связанных с футболом, не занимал и не касался.

Небезразличной для меня оставалась лишь судьба Валентина Иванова.

В сборной-59, проведшей всего три матча за год в сентябре и октябре — правда, при аншлаге, что в Лужниках, что на «Непштадионе», что на стадионе «Сяньнунтань», — он казался мне первым номером. Идея со сдвоенным центром после того, как сошел Симонян и лишь однажды тайм сыграл Мамедов, на мой взгляд, на практике главной команды никак не осуществлялась. Все партнеры Кузьмы — центрфорварда — были выраженными инсайдами: Федосов, Бубукин, Исаев и даже Численко (на правом краю в трех матчах сборной сыграли возвращенный на один матч Иванов из Ленинграда, Метревели и Урин из «Динамо»). А в клубе с ним играл Геннадий Гусаров, выполнявший функции Стрельцова.

Позднее я понял, что в Стрельцове его и моей молодости я любил нечто поверх — или сверхфутбольное — скорее всего, явление чуда, которого мне — и думаю, что многим — тогда в жизни не хватало. И жажда этого чуда, обязательного в годы любых начал, оставалась для большинства неутоленной.

А Валентина Иванова я любил больше всех внутри футбола, в организме игры — он, как никто другой на поле, импонировал мне эстетически. Спроси меня в те времена: чего бы я для себя желал? — и возможно, что я бы ответил: играть, как Иванов, но жить, как Стрельцов. Но меня никто не спрашивал. И теперь уже никогда не спросит.

13

«…Мама, не ты не доглядела, а я сам виноват. Ты мне тысячу раз говорила, что эти „друзья“, водка и эти „девушки“ до хорошего не доведут. Но я не слушал тебя и вот результат… Я.думал, что приносил деньги домой и отдавал их тебе — и в этом заключался весь сыновий долг. А оказывается, это не так, маму нужно в полном смысле любить. И как только я освобожусь, у нас все будет по-новому…»

14

На непродолжительное время внутри тюремного срока для бывшего центра нападения почти в центре России — среди сплошных лесов, в тучах мошки, комаров, гнуса — продолжился футбол.

Начальник Вятлага любил футбол страстно — он не только заставил играть своих подчиненных, но и самолично разработал Положение о первенстве Управления по футболу среди исправительно-трудовых колоний. Учреждений такого типа хватало — в розыгрыше участвовало до двадцати команд.

Команды составлялись из штатных сотрудников лагерей. Но по разработанному начальником Положению в команду могли включаться трое расконвоированных, именуемых «переменным составом».

Стрельцова расконвоировали на один день — день матча — и снова «закрывали». Нетрудно догадаться, что начальник Вятлага не пропускал матчей с участием «Стрельца» — приезжал на игры с женой, двумя дочерьми и с тремя заместителями.