Кир Великий - Жерар Израэль Страница 62

Таким образом, Кир придавал древней концепции царя, избранного равными ему, иной масштаб: образ монарха — защитника богов. Законность его, и так никем не оспариваемая, стала неожиданным образом еще более укрепленной. Какими далекими казались годы, когда царь Аншана собирал вооруженный народ в Пасаргадах, чтобы провозгласить свою волю восстать против своего деда Астиага. Будущий властелин Востока тогда искал поддержку в своем племени, он хотел обладать властью, необходимою, чтобы командовать судьбою своих братьев. С годами эта своеобразная монархия народного типа превратилась в настоящую монархическую систему. Разнообразие происхождения и культур подданных империи, разница в устройстве многочисленных государств, побежденных Киром, сложность национальных традиций народов, встреченных им на своем пути, заставили великого царя выработать новую концепцию своей роли как монарха.

Так что восторженное возбуждение при появлении царя в городе или же во время праздника Нового года, когда его отмечал Камбис как царь Вавилона, было бы невозможным во времена, когда Кир был лишь царем Аншана. Встреча персов с вавилонской цивилизацией приносила свои плоды: Кир и его сын расставались с примитивной психологией ариев.

Конечно, священный характер власти царя крепко засел в головах персов. Богиня Анахита, делившая с Ахурамаздой и Митрой первоначальный пантеон ариев, брала на себя инвеституру царя. Подобно тому, как ассиро-вавилонских царей возводило на трон влияние небесных светил, персы считали, что бог времени, командовавший движением небесных тел, выбирал час появления нового царя.

Нигде, как в Вавилоне, не укоренилась прочно идея, что цари подчиняются высшей власти, что они являются представителями божественной воли на земле. Не являлся ли великий город тем привилегированным местом, где боги спускались на землю? Вавилон был самим источником царской власти. Кир проникся новыми традициями, и это проявилось в том, что он назначил своего сына Камбиса наследником. Он установил такой порядок вопреки правилам, существовавшим у персов до него. Со времен Ахеменидов новый царь провозглашался после смерти своего предшественника членами царского клана и с согласия всего племени. Кроме того, выбор этот должен был получить подтверждение божественным знаком. Такое двойное избрание — народом и богом, творцом неба и земли, — придавало персидскому правлению неопровержимую законность. Однако в случае, если ветвь царской династии угасала или если появлялись спорные варианты, божественный знак становился решающим и безоговорочно снимал споры.

Когда Камбис, сын Кира, после пятилетнего царствования умер от несчастного случая и не был назван наследник, персы доверились божьей милости. А она проявилась во время церемонии, в ходе которой солнце, символ света и плодородия, ассоциируется с конем, символом победы. До рассвета люди, считающие себя достойными занять трон, выезжают верхом на возвышенность. Там они обращаются лицом к востоку, источнику истины, а слуги их остаются поблизости вместе с лошадьми. Небо светлеет, и начинается ожидание. Когда первый луч солнца, подобно молнии, пронзает утренний туман, боги заговорят: хозяин первой лошади, которая заржет, отныне облачен властью монарха, и каждый подчиняется его воле. Так Дарий стал наследником Кира и Камбиса.

Конюхи при этом играют особую роль, хитростью и умом они порою влияют на божью волю. Говорят, что конюх Дария по имени Ойбар в нужный момент вложил в ноздри хозяйского коня тряпочку, пропитанную запахом любимой кобылы жеребца. Как пишет Геродот, весь Восток стал говорить, что Дарий стал царем благодаря своему коню и слуге. По мнению древнегреческого историка, существовал даже барельеф, изображающий всадника, с такой надписью: «Дарий, сын Гистаспа. Благодаря своему коню и конюху Ойбару стал царем персидским».

При жизни Кира споров не могло быть: великий царь сам выбирает своего наследника и тут же делит с ним власть; он верен царской традиции империи, которую он получил во владение. Царь персов уже не primus inter pares ^[123], а монарх, облеченный божественной властью, как все ассиро-вавилонские цари. Тем не менее Ахеменид не отказывается от традиций справедливости, равенства, свободы и уважения к другим. Просто он расширяет свой горизонт, выражая двойную преданность всем людям и воле божьей. С тех пор его избрание зависит не от одного какого-нибудь племени или клана. Быть может, ему стало известно месопотамское изречение: