Мария Стюарт - Родерик Грэм Страница 62

Разногласия между Марией и Дарнли усилились, и тот, обидевшись, уехал в Дамферлайн, а оттуда неожиданно нагрянул в Тракейр. Клод Но рассказывает о следующем эпизоде: «Когда все ужинали, король, ее супруг, пригласил королеву поохотиться с ним на оленя. Зная, что, если она согласится, ей придется скакать быстрым галопом, она прошептала ему на ухо, что находится в тягости. Король ответил: “Неважно. Если мы потеряем этого, то сделаем еще одного”. За это лэрд Тракейра резко сказал ему, что такие слова не подобают христианину. Король ответил: “Что? Разве мы не гоняем кобылу, даже если она с жеребенком?”».

Трудно поверить, что события происходили именно так, как описано, однако ясно, что Дарнли прибыл незваным и вел себя вызывающе. Невозможно представить себе, чтобы Мария могла быть беременна всего через два месяца после рождения Якова — причем от мужа, которым она пренебрегала. А если она — более или менее публично — намекала, что ребенок не от него, то вела себя более чем с обычной безответственностью.

По возвращении в Эдинбург Мария, однако, приказала перевезти младенца Якова в полную безопасность замка Стирлинг — традиционное место пребывания королевских детей, где прошло и ее собственное детство. 22 августа двухмесячного наследника осторожно перевезли в замок в сопровождении леди Рерс, причем королевский эскорт включал в себя 500 аркебузиров. Любопытно, что королева не отдавала приказа об отделке детской до 5 сентября, но уж когда это произошло, расходов не пожалели: было закуплено десять мотков золотой нити и столько же серебряной, четырнадцать фунтов перьев для подушек и двадцать восемь фунтов шерсти для матраса. К ним прибавились пятнадцать елей ^[72] синей шерстяной ткани на покрывало для колыбели, двенадцать елей на одеяла, два гобелена, а также специально изготовленная кровать. Особые кровати надлежало изготовить для леди Рерс и «госпожи кормилицы». За все упомянутое следовало «отчитаться немедленно, потому что все уже заказано и должно быть срочно получено».

Совет Марии теперь объединился, хотя бы только из ненависти к Дарнли. Летингтона полностью простили, и он отчасти примирился с Босуэллом. По сути, единственным облачком на горизонте было все более выходившее из-под контроля поведение Дарнли. Тот отказался приехать в Холируд, пока там находился королевский совет, и довольно прямо намекал на возможность отъезда из страны, но королева убедила его появиться в замке и «допустила его до постели». Поскольку они провели ночь, ссорясь из-за намерения Дарнли удалиться в самовольное изгнание, поспать им так и не удалось. На следующий день Дарнли приказали предстать перед Тайным советом, на котором в присутствии французского посла Филибера дю Крока Мария и советники потребовали от него изложить все свои претензии. Епископ Росский Джон Лесли потребовал, чтобы Дарнли подтвердил или опроверг сообщение о том, что его ждет готовый к отплытию корабль. Результат оказался неожиданным. Дарнли подтвердил существование корабля, объявив, что больше не собирается оставаться в Шотландии, что покинет страну и станет жить за границей. Лорды пришли в негодование от мысли о том, что такой ненадежный человек будет предаваться невообразимым интригам за границей, а Мария, взяв его за руку, спросила, почему он этого желает. Дарнли пробормотал: потому, что не был сделан королем, а затем, ко всеобщему ужасу, не попросив разрешения удалиться, обратился к Марии со словами: «Прощайте, мадам, вы не скоро увидите мое лицо». Потом повернулся к изумленным лордам, сказал: «Прощайте, джентльмены» и выбежал из зала.

Такое поведение сочли бы непростительным где угодно, но оскорбить королеву в присутствии иностранного посла, перед лицом собравшейся знати — знати, которая уже глубоко презирала его, — означало подписать свой смертный приговор. Марию немедленно заверили в поддержке: «Невозможно представить себе, чтобы он смог поднять мятеж, потому что ни один человек в королевстве, дворянин или простолюдин, не испытывает к нему уважения». И совет нашел удовлетворение в том, что направил Екатерине Медичи письмо, предупреждая ее, что лорда Дарнли считают сумасшедшим.

Теперь Мария осознала, что ее собственное, продиктованное детским упрямством стремление поступить вопреки Елизавете заставило ее выйти замуж за Дарнли, а теперь его высокомерное поведение разрывает страну на части. Она была неспособна на решительные действия, а ее совет пока еще оставался единым в силу собственных интересов, но без королевского руководства, придавшего бы его действиям общую цель. Чтобы разрешить проблему Дарнли, стоявшего выше них в иерархии знатности, члены совета нуждались в руководстве и наставлениях королевы, но их-то и не было. Мария понятия не имела, что делать. Она доверилась дю Кроку, сказав ему, что настолько несчастна, что всерьез помышляет о возвращении во Францию, оставив Шотландию под управлением регентского совета, а именно: Морея, Хантли, Мара, Атолла и Босуэлла Это означало бы оставить новорожденного сына и признать, что ее возвращение в Шотландию привело к катастрофическим последствиям. Подобный выход был совершенно неприемлем, диктовался эмоциями и представлял собой не более чем отчаянный крик о помощи женщины, осознающей личную ответственность за создавшуюся ситуацию, но оказавшейся не в состоянии найти способ навести порядок и установить твердое управление.

Как обычно, застигнутая волной несчастий Мария нашла утешение в верховой езде и развлечениях. В Джедбурге должно было состояться заседание разъездного суда ^[73], и Мария в обществе Морея, Летингтона, Аргайла и Хантли направилась на юг. Разъездные суды спорадически устраивали в королевских городах ^[74], подобно английским судам по ассизам. Они существовали еще относительно недолго, и монархи порой присутствовали на заседаниях. Разъездные суды также предоставляли совету возможность собраться вне столицы. Судебные заседания продолжались неделю и были прерваны 15 октября, когда Мария в сопровождении Морея и свиты придворных нанесла визит Босуэллу, который был ранен и выздоравливал в своем замке Хэрмитедж.

Босуэлл провел карательный рейд против Эллиотов, которых возглавлял объявленный вне закона Джон Эллиот из Парка. Босуэлл захватил Эллиота, но тому удалось бежать. Босуэлл устремился за ним в погоню и был ранен в голову, грудь и руку, прежде чем ему удалось застрелить Эллиота. Потом Босуэлл потерял сознание от потери крови, слуги нашли его и отвезли в Хэрмитедж, где он теперь выздоравливал, отослав голову Эллиота в Эдинбург.

Босуэлл отныне занимал центральное место в делах Марии, хотя раньше ему говорили, что он никогда не получит от нее никаких пожалований или должностей. Эгоистичный интриган до мозга костей, теперь он превратился в одного из ведущих придворных, непримиримого врага Дарнли и, поскольку ему это было выгодно, фанатичного сторонника Марии. Он был одним из самых интересных мужчин в жизни королевы, а его миниатюрный портрет способен поведать о многом. Босуэлл был хорошо сложен, хотя и невысокого роста, и, судя по описаниям, «обладал сильным телом и красотой, однако его привычки отличались греховной распущенностью». Его прямой взгляд с портрета не оставляет никаких сомнений в том, что он не только ничего не боялся, но и сам был страшен в гневе. Короче говоря, если вы хотите спокойной жизни, не стоит находиться рядом с таким человеком. Жизнь самого графа, как и его предков, отнюдь не была мирной. Его отец, Патрик Хёпберн, соперничал с отцом Дарнли за руку Марии де Гиз, а прочие Хёпберны состояли в «подозрительных связях» с вдовой Якова I ^[75], а также с Марией Гельдернской, женой Якова II ^[76]. Владея замками Хэрмитедж, Крайтон, а теперь и Данбар — причем два последних располагались в Лотиане, — Босуэлл мог контролировать территорию Южной Шотландии, одновременно блокируя наступление англичан, а также держать в подчинении Спорные Земли. В одном только Хэрмитедже мог разместиться гарнизон до тысячи человек. Члены семьи Хёпбернов всегда были склонны сначала хвататься за оружие, а уж потом садиться за стол переговоров.