Летчицы. Люди в погонах - Николай Потапов Страница 62

– В этом лесу мы обосновались прочно, – продолжал пожилой мужчина. – Немец сюда не показывается. Отдохните малость и к нам, там подлечат вас.

Только к вечеру добрались они до партизанского лагеря. Растокина и Таню поместили в палатку, сделали перевязку, напоили чаем. Измученные и обессиленные, они быстро уснули, словно провалились в бездну.

Утром пришел Василий Кузьмич и с ним майор. Подробно расспросили Растокина о положении на фронте, поинтересовались вылазкой в село, нападением на штаб.

Растокин высказал желание вернуться в свою часть, на что майор заметил, что самолеты к ним прилетают редко, в часть можно попасть не скоро, если будет такая возможность, они, конечно, помогут, а пока для него найдутся дела и в отряде. Узнав, что Растокин говорит по-немецки, он высказал предположение использовать его в качестве переводчика.

После их ухода Растокин опечаленно произнес:

– Вот мы с тобой и партизаны, Таня.

– А что? Неплохо… – живо отозвалась она. – Я давно об этом мечтала.

Таню определили на кухню. Заметив ее разочарование, Василий Кузьмич сказал:

– Поправишься, там видно будет, куда тебя пристроить. А пока иди на кухню.

Полевая кухня была примитивной. Пища готовилась под деревянным навесом в больших котлах. Людей питалось много, поэтому приходилось работать почти круглые сутки. Окрестные крестьяне охотно поддерживали партизан, делились овощами, картошкой, мукой. От местных жителей получали они и некоторые сведения о противнике, да и отряд пополнялся в основном за счет людей из ближайших сел.

Жили партизаны в шалашах из еловых ветвей, они были плотны и спасали от дождей, из еловых лап делали и подстилки, на которых спали. Вместо дверей висели плащ-палатки. В лесу кишели комары, от них не было покоя ни днем ни ночью.

Одежда и обувь у многих поизносилась, некоторые ходили даже в лаптях. Хлеба в отряде не было, и повара, вынув из котлов сваренное мясо, обычно засыпали в бульон муку, варили густую клейкую массу, получалось что-то вроде кулеша. Чая тоже не было, кипятком заваривали листья малины или мяты, пили с трофейным сахарином, который добывали в городе через своих людей.

И все же жизнь в лесу, на свежем воздухе, сносное питание делали свое дело. Таня быстро поправлялась, боль в ноге ощущалась все меньше, и она стала просить начальство, чтобы перевели в медсестры.

Василий Кузьмич молча выслушал ее, ничего не пообещал. А недели через две ее вызвал тот самый майор, который беседовал с ними в первый день, и, пристально посмотрев в глаза, сказал:

– Есть интересная работа, Таня. Но опасная…

– Я на все согласна! – выпалила она, не дав ему договорить.

Майор поморщился, остановил ее:

– Подожди, не спеши, выслушай сначала, а потом уж решай… Видишь ли, работать придется в ресторане на железнодорожной станции. Повара и официантки там русские. Нам очень нужен там свой человек. Ну и, сама понимаешь, дело это рискованное. Поэтому подумай, потом скажешь.

Он вышел, а Таня почувствовала в ногах слабость, присела на скамейку.

«Работать среди немцев! – Она, конечно, не ожидала такого предложения и растревожилась. – Пойду к Валентину, посоветуюсь».

Вечером она обо всем рассказала Растокину, хотя майор и запретил ей кому-либо говорить об этом.

«Но с кем же я посоветуюсь? Он же самый близкий…»

Растокин понимал: в случае разоблачения ей грозит смерть.

– Нет, Таня, я тебе не советую. Оставайся в отряде, иди в медсестры. У тебя ведь дети…

Он не сказал, что и сам готовится к работе в тылу немцев, что для него уже приготовлен офицерский мундир с погонами лейтенанта, выписаны документы на имя Курта Касселя и что он изучает сейчас «свою биографию», составленную для него в разведгруппе. Обо всем этом он ей не сказал, да и не мог сказать, об этом знали всего лишь трое из руководства отряда.

«Было бы, конечно, неплохо, если бы Таня, работая на вокзале в ресторане, снимала комнату в городе. Тогда можно было бы поддерживать с ней связь, а через нее – с отрядом, – размышлял он. – Заводить в городе новые знакомства – всегда лишний риск, можно напороться на провокаторов».

И все-таки Растокин заявил категорически:

– Нет, Таня, не советую.

Но она его не послушалась, и вскоре ее устроили в ресторан официанткой. Жила она у своей дальней родственницы в небольшом домике на окраине города. Таня должна была собирать информацию о проходящих через станцию эшелонах, воинских частях, стараться войти в контакт с немецкими офицерами. Своей молодостью, привлекательной внешностью, общительностью она могла легко располагать к себе окружающих. И действительно, на нее обращали внимание солдаты, офицеры, забегавшие в ресторан перекусить во время коротких остановок поезда, старались завести с ней знакомство, особенно те, которые по какой-либо причине задерживались в городе.

Как-то под вечер в ресторан зашел офицер с повязкой на голове, сел в уголке за столик. В зале стоял полумрак, военных не было, лишь сидели двое местных железнодорожников, но и они, выпив кофе, вскоре ушли.

Она подошла к столику, чтобы взять заказ. Лейтенант поднял голову, и Таня обомлела – перед ней сидел Растокин. Небрежно водя пальцем по меню, он заказал порцию икры, холодную курицу, чашку кофе.

Таня согласно кивала головой, механически повторяла: «Гут, гут…»

Пока она ходила на кухню, Растокин написал на клочке бумажной салфетки: «У вас дома в 9 вечера».

Когда она принесла икру и курицу, он показал ей бумажку, Таня кивнула и ушла к стойке.

Уже доедая курицу, Растокин услышал скрип остановившегося поезда, а затем голоса немцев. Вскоре дверь распахнулась, в зал ввалилась шумная толпа военных. Это были танкисты в хорошо подогнанном новеньком обмундировании. Из их разговора Растокин понял, что они едут из Франции и рады, что, наконец, попали в Россию, где у них будет настоящая работа. Расплатившись, Растокин вышел на перрон.

Было уже темно, но вокзал и площадь не освещались, соблюдалась маскировка. Танкисты сновали между вагонами, бегали на вокзал, гремели котелками.

Прихрамывая, Растокин шел вдоль состава. На платформах стояли танки, самоходки, прикрытые брезентом. У одного из вагонов, где не было солдат, он остановился, осмотрелся, быстро достал из кармана магнитную мину, прикрепил ее к колесу.

Нельзя сказать, что он не испытывал страха, находясь среди немцев. Но за эти дни, что провел Растокин в городе, страх в нем как-то притупился от постоянной, изнуряющей напряженности, заставляющей его всегда быть начеку, готовым в любую минуту вступить в смертельную схватку с врагом в случае разоблачения. И в то же время понимание этой постоянной опасности делало его смелее, находчивее, отчаяннее. У него были документы на имя лейтенанта Касселя, который после ранения продолжает службу в автодорожной части и занимается ремонтом дорог. Это дало ему возможность бывать в разных местах города и района, лучше знать обстановку.