Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица Страница 62

— Это единственный маленький народ, который заплатил за свое выживание миллионами погибших. С тех пор как он освободился от турецкого гнета, он воюет не на жизнь, а на смерть, защищая свои национальные интересы. Сербы никогда не примут никакого хозяина.

После крупного слета в Фоче, организованного SDA Изетбеговича, — на котором, по данным средств массовой информации, собралось более ста тысяч человек, — толпа принялась угрожающе размахивать саблями. Одетые в форму зловещего дивизиона «Ханджар» [90], манифестанты оживили в памяти воспоминания о тех временах, когда боснийские мусульмане содействовали дивизии СС в ее неудавшемся наступлении на Москву. Теперь они подняли свои сабли против сербов, угрожая отомстить за мусульман, которых четники убили во время Второй мировой войны. Они кричали, что теперь готовы убивать сами.

— Не следует так провоцировать сербов, вы рискуете заплатить высокую цену, — заметил Младен Мирсаду.

— Если сербы нас побьют, мы найдем другое средство.

И он рассказал ему историю о ресторанной драке!

* * *

В распределении ролей, по словам Пуриватры, сербам должно было здорово достаться от американцев. И я наконец понял, почему президент Боснии и Герцеговины Алия Изетбегович, казалось, совсем не опасался того, что весь военный арсенал находится в руках JNA. Все вокруг бряцали оружием, а президент как будто и не боялся войны. Омерович продолжал наращивать запасы «Калашниковых» в своем подвале. Повсюду на Балканах спрос на оружие резко повысился. Что касается JNA, всем было известно, что хранилось на ее складах. И тогда страх стал обычным состоянием всех жителей Боснии.

В конце нашей беседы я сказал Изетбеговичу, что этот страх и эту ненависть лучше всего описал Андрич в своей новелле «Письма из 1920 года». Было видно, что Изетбеговичу это не понравилось, и от одного упоминания имени писателя по его лицу пробежала едва заметная тень. Он промолчал и напомнил мне тем самым мою боязливую соседку из Високо Даринку, говорившую о моем отце Мурате намеками: «Майя, когда приедет ваш друг?.. Не решаюсь произнести его имя…»

Реакция президента Изетбеговича была такой же, за исключением того, что он предпочел промолчать. Я нисколько не сомневался, что за его добродушной маской скрывается мстительная натура. Лишь в коридоре, когда мы обувались, собираясь выходить из квартиры его сына, он не смог больше сдерживать свои чувства:

— Скажи-ка, это правда, что ты собираешься снять фильм «Мост на Дрине»?

— Собирался, но это очень дорогостоящий проект. Здесь нужна крупная киностудия.

— Зачем тебе это, друг мой? — продолжил он. — Литература Андрича пропитана ненавистью, ведь он был всего лишь лакеем на побегушках.

Едва покинув квартиру его сына, я уже знал, что Изетбегович не может быть моим президентом. И даже не потому, что за ненависть Нобелевских премий не дают, просто я отказывался принимать тот факт, что мой президент может говорить такие вещи о моих кумирах.

* * *

Из Парижа мне позвонила Майя и попросила съездить в Високо. Нужно было проведать нашу летнюю резиденцию. Я обрадовался, что смогу показать Джонни нашу семейную гордость. Увидеть Джонни Деппа в Високо — какой неожиданный поворот! Настоящий хеппенинг [91]концептуального искусства!

* * *

По сравнению с большинством местных строений наш дом был прямым воплощением дистанции, на которую мы отдалились от нашей страны. Это все равно что смотреть в перевернутую подзорную трубу на расположенные рядом предметы: только тогда начинаешь понимать, насколько они далеки. Именно в эту перевернутую подзорную трубу следует разглядывать индивидуальный почерк, уже в то время характеризующий мои фильмы, и особую красоту нашего дома. Ни то, ни другое не выросло подобно плоду, зреющему на дереве, которое берет соки из нашей земли. Внешний вид дома словно призывал покинуть окружение, которому так и не удалось насадить свои эстетические правила, чтобы основать собственный стиль. То же самое с моими фильмами. Их успех никак не повлиял на творческих людей из нашей среды. Не возникло никакого течения, потому что для его развития не хватило времени. Как только наиболее талантливые боснийцы достигали каких-либо результатов, они сразу же покидали родную страну, чаще всего по политическим причинам. В итоге Босния осталась страной без стиля, похожая на футбольный клуб третьей категории, где выдающиеся игроки долго не задерживаются. Не только по причине незавидных финансовых условий, но прежде всего из-за узких и ограниченных взглядов на жизнь и провинциальности, в которой погрязла самая худшая из народных политик.

* * *

Стремление к красоте здесь было вытеснено не подлежащими обжалованию судебными постановлениями. Причиной всему — нищета: социальное явление, глубоко укоренившееся в моей стране. Эта бедность нашла свое отражение в поэзии, в частности в народных песнях. В то же время средний класс, включающий в себя заказчиков, потребителей и создателей эстетических канонов, не был признан социальным фактом. Все это прекрасно подходило тутумраци, которые представляли собой многовековое, но пагубное явление в Боснии.

* * *

Во имя принципов, процветающих в самых бедных социальных слоях, были уничтожены розы и виноградные кусты Домицелей, бабушки и дедушки Майи, которых австрийцы доставили из Словении по первому железнодорожному пути. Их отправили в Високо, так как местное население не внушало доверия властям Вены, констатировавшим, что турки оставили после себя примитивное восприятие мира, а древний славянский обычай измерения времени и вовсе никуда не годился. Отныне больше ничего не могло планироваться приблизительно. Только что проложили железную дорогу, и восточные привычки создавали проблемы новым веяниям, доносящимся до Боснии с Запада. Способы отсчета времени требовали радикальных перемен. По мнению австрийских оккупантов, следовало покончить с пагубным обычаем, когда сделки заключались словами «обсудим это на неделе». Железная дорога стала самым ощутимым признаком этих перемен: поезд приходил не «на неделе», а в конкретный день, ровно в 8 часов, чтобы снова отправиться в путь… в 8.15. Учитывая неотложность этой адаптации и новые требования времени, торговля в Боснии стала в основном сферой деятельности иностранцев.

Наш сосед, рачительный хозяин Митар, был не единственным, кто назначал встречи и совершал сделки по крестьянскому принципу «обсудим это на неделе». Подавляющее большинство населения так и не отказалось от древних славянских часов и продолжало определять время, поднимая глаза к небу.

Митар купил один из трех домов Домицелей спустя некоторое время после смерти самых старших членов семейства. Он переехал в ближайший к нам дом и выкорчевал розы, виноградные кусты и цветники, возделываемые десятилетиями.