Честь самурая - Эйдзи Есикава Страница 62

Теперь в верности Саманоскэ начал сомневаться Имагава. Наруми находилась под подозрением у враждующих сторон и могла полагаться лишь на счастливый случай. Волей-неволей Саманоскэ пришлось пасть к ногам Нобунаги и покаяться во всех грехах, тягчайшим из которых было многолетнее отступничество и вероломство. Он молил князя о разрешении вернуться под его покровительство.

— Ветвям не перерасти ствола. Надеюсь, ты наконец прозрел и впредь будешь хранить мне верность. — Этими словами Нобунага даровал Саманоскэ прощение.

С того дня и отец и сын совершили немало важных дел на благо клана, и об их предательстве почти забыли. То, что тщательно скрывалось от постороннего взгляда, разгадали двое молодых людей — Маэда Инутиё и Киносита Токитиро. Их проницательность тревожила Укона, а затем события приняли непредвиденный оборот. Токитиро лишил его должности начальника на строительных работах, а Инутиё тяжело ранил. Разоблаченный, истекающий кровью, Укон бежал из Киёсу в Наруми.

Уже светало, когда вдали показались крепостные ворота Наруми. Укон впал в беспамятство, не выпав, однако, из седла. Лошадь донесла его до ворот, где его приняли на руки стражники. Укон пришел в себя, и все повеселели.

О случившемся немедленно доложили Саманоскэ.

— Где молодой господин? Как он себя чувствует? — волновались приближенные коменданта.

Рана привела всех в ужас. Глядя, как стражники в саду хлопочут вокруг раненого сына, Саманоскэ не находил себе места от волнения.

— Рана глубокая?

— Отец… Прости… — Укон лишился чувств.

— Скорее несите его в дом!

Лицо Саманоскэ исказило горе, он понимал трагичность случившегося. Он всегда тревожился о том, каково Укону служить Нобунаге, потому что в глубине души не покорился и не считал себя истинным сторонником клана Ода. Получив известие о назначении Укона на должность начальника строительных работ, он понял, что настало его время, и незамедлительно отправил тайное послание Имагаве:

«Пришел долгожданный час, чтобы нанести удар клану Ода. Если вы обрушитесь на крепость Киёсу с востока с войском в пять тысяч воинов, я выступлю одновременно с вами. Мой сын, находящийся в Киёсу, нанесет удар изнутри, предав крепость огню».

Саманоскэ хотел вынудить Имагаву к немедленному выступлению. Тот, однако, не верил в успех скоропалительного штурма. В любом случае отец и сын Ямабути давно и не без преданности служили клану Ода. Их намерения внушали Имагаве немалые подозрения. Ни первый, ни второй гонец Саманоскэ не получили от Имагавы ответа. Подождав два дня, Саманоскэ послал третьего с коротким посланием:

«Сейчас или никогда!»

Укон получил внезапное ранение, и ему пришлось спасаться бегством. Похоже, произошла не личная ссора. Разоблаченным оказался их заговор. Саманоскэ в отчаянии созвал на совет всех своих сторонников.

— Мы не можем целиком положиться на Имагаву, поэтому должны собрать все силы в кулак и приготовиться к нападению на Оду. Когда весть о нашем восстании дойдет до Имагавы, он вынужден будет присоединиться к нам. Заветный замысел сокрушить клан Ода одним ударом осуществится.

Изгнав Инутиё, князь Нобунага замкнулся в себе. Боясь его гнева, никто не заговаривал о судьбе изгнанника. Наконец Нобунага решил объясниться с подданными.

— Если два вассала вступают между собой в поединок или же обнажают мечи в самой крепости, наказание должно быть мгновенным и строгим, невзирая на смягчающие вину обстоятельства. Инутиё — хороший воин, но слишком вспыльчив. Он не впервые ранит моего вассала. Изгнание — легчайшая кара из тех, что предписывает закон.

Тем же вечером Нобунага посетовал одному из своих старших советников:

— Уж этот мне Инутиё! Куда он теперь денется? Отрешение от клана — дело серьезное. Говорят, правда, что пребывание в ронинах совершенствует душу. Быть может, лишения и пойдут ему на пользу.

Нобунага вспомнил о том, что настал вечер третьего дня из отпущенных Токитиро. Если к рассвету Киносита не управится, ему придется совершить сэппуку. «Он — неисправимый упрямец, — вздохнул князь. — Зачем наговорил столько глупостей при всем народе!»

Инутиё и Токитиро были молоды, поэтому состояли на низших должностях, но Нобунага понимал, что среди вассалов старшего поколения, перешедших к нему от покойного отца, немного даровитых людей. «Они вообще большая редкость, — горько подумал он. — И не только в моем маленьком клане, но и во всем мире». Какая горькая потеря! Князь не имел права проявлять чувства и тщательно скрывал переживания от оруженосцев и советников.

Этой ночью он рано лег спать. Не успел он заснуть, как перед ним предстал один из приближенных:

— Мой господин! Срочное дело! Ямабути из Наруми восстали и собирают войско.

— Ямабути?

Нобунага отодвинул москитную сетку и в белом шелковом кимоно прошел в соседнюю комнату.

— Гэмба!

— Да, мой господин.

— Войди!

Сакума Гэмба простерся ниц на пороге. Нобунага сидел, обмахиваясь веером. Вечерами уже чувствовалась прохлада ранней осени, но в крепости с ее могучими деревьями по-прежнему было полно комаров.

— Что ж, этого следовало ожидать, — сказал Нобунага после недолгого молчания. Он произнес это признание нехотя. — Если Ямабути подняли мятеж, значит, нарыв, вроде уже проходивший, вновь загноился. Подождем, пока он лопнет сам по себе.

— Вы возглавите войско, мой господин?

— Не вижу необходимости.

— А как же войско?

— Едва ли оно понадобится. — Рассмеявшись, Нобунага продолжил: — Пусть занимаются приготовлениями, но думаю, они не осмелятся напасть на Киёсу. Саманоскэ потерял голову, узнав о ранении сына. Понаблюдаем за ними со стороны.

Нобунага вернулся в спальню и спокойно заснул. Утром он встал раньше обычного. Неизвестно, что в глубине души тревожило его: судьба Токитиро или мятеж в Наруми. Нобунага с несколькими оруженосцами направился на крепостную стену.

Ласково светило утреннее солнце. На месте вчерашней строительной свалки не было ни бревна, ни камня, ни комка глины, ни пылинки. Все вокруг было тщательно выметено. К рассвету строительная площадка перестала существовать. Нобунага застыл от изумления. Его трудно было удивить, а если он чему-то поражался, то внешне не выдавал своих чувств. Токитиро не только восстановил стену за три дня, но и, готовясь к проверке князя, убрал мусор и оставшиеся материалы.

Нобунага не произнес ни слова, но в глубине души ликовал. Не выдержав, он обратился к оруженосцам:

— Сумел все-таки! Ай да Обезьяна!

Нобунага повелел немедленно разыскать Токитиро.

— Кажется, он идет сюда по мосту Карабаси, — сказал один из оруженосцев.

По мосту, который находился перед князем, мчался Токитиро.

Строительные леса были разобраны и уложены штабелями за рвом. Там же были аккуратно сложены бревна и камни, соломенные циновки и инструменты мастеровых. Строители, проработавшие без отдыха три дня и три ночи, спали тут же, укутавшись в циновки, как бабочки в коконы. Десятники, трудившиеся наравне с простыми рабочими, свалились наземь и заснули, едва работы были завершены.