Карфаген должен быть разрушен - Александр Немировский Страница 62

— Мы оба знаем эти места, — сказал высокий. — Но видишь, — он показал на свои ноги, — я босой, а он обутый.

Раздался хохот.

— Что тут смешного? — удивился Андриск.

— Позволь, царь, я объясню, — вмешался Николай. — Есть такая притча. Послали в разведку босого и обутого. Босой шел медленно, прощупывая подошвами каждую неровность. Обутый торопился: для него вся земля была покрыта кожей. Поэтому он напоролся на вражескую засаду и погиб. Босой же вернулся, разведав все, что нужно.

— Прекрасная притча! — похвалил Андриск. — Но идите оба. Башмаки всегда можно снять.

Воины ответили одобрительным смехом.

Стемнело. Воины полудремали, усыпляемые треском цикад. Но сторожевые посты зорко охраняли равнину, ожидая возвращения босого и обутого. Собаки лежали, высунув языки. Они крутили головами и беззвучно зевали. Казалось, предстоит охота на волков и животные ждали рассвета.

Рано утром с низин в горы пополз туман, вскоре заполнивший всю равнину. В белых клубах пара нельзя было ничего разглядеть. Но было все слышно: позвякивание вражеского оружия, приглушенные голоса центурионов, стук калиг о камни.

Когда первые манипулы, пройдя равнину, достигли ущелья, где прятались македонцы, раздался условный сигнал — крик совы.

Тотчас была спущена первая свора собак. О том, что они достигли цели, можно было судить по отчаянному реву укушенных. Никакое правило римского воинского устава не предусматривало, как действовать в подобных случаях. Наступило полное замешательство. Кто пытался отбиться от псов, кто бросился бежать. В тумане многие падали в ямы, и там их ждали другие псы. Они рвали беглецов, прокусывали им руки и ноги.

В это время раздался воинский клич. В бой вступили фракийцы. Решив, что дорога перерезана сзади и спереди — хотя на самом деле впереди никого не было, — ромеи, преследуемые собаками, бросились к известняковым холмам. Здесь их во всеоружии ожидали македоняне. Даже одинокий римский воин страшен в рукопашном бою. Но до рукопашной не дошло. Римляне наткнулись на лес сарисс. Македонская фаланга шла вперед, сметая все на своем пути.

Поднималось солнце, рассеивая утренний туман. Андриск в сопровождении Николая медленно проходил по полю боя. Бледные лица, неподвижные, обращенные к небу глаза, страшные раны от собачьих клыков.

— Вот! — воскликнул Николай, показывая на мертвеца в серебряной пекторали. — Претор Ювенций Фална.

— Я думал, — проговорил Андриск, остановившись, — ромеи послали военачальника, умудренного опытом. Но я вижу, это был человек моих лет. И он слишком торопился.

Из низины послышался шум голосов. И прежде чем показались головы кричавших, стал виден раскачивавшийся на шесте серебряный орел, знак третьего легиона.

— Клянусь Мелькартом, это твои фракийцы, — воскликнул старый моряк, — они отыскали орла. Теперь твоя победа стала полной.

— Наша победа! — поправил Андриск.

Барсаба был без плаща. На его обнаженной, бронзовой от загара груди пламенела голова барса, чье имя носил он и его соплеменники.

Николай, встав на колено, снял с претора пектораль. Андриск понял его намерения. И когда Барсаба и фракийцы были шагах в двадцати, царь взял из рук старого моряка доспехи римского военачальника. И в тот момент, когда Барсаба швырнул под ноги царя римского орла, Андриск протянул фракийцу драгоценный трофей.

Барсаба приложил пектораль к своей груди, и торжествующий рев победителей потряс горы.

А потом подвели пленных. Их было человек двадцать.

— Что с ними делать? — спросил Николай.

И вдруг один из ромеев выбежал вперед и бросился в ноги Андриску.

— Ты помнишь меня, Филипп? Я тебе из коры вырезал кораблик, и меня прогнали. А тот, — он показал на ромея с бычьей шеей и руками мясника, — центурион Орбилий. Это он замучил твоего отца Персея. Он хотел отравить и тебя, но добрые люди тебя увели и похоронили другого мальчика.

Николай взглянул на царя. Он был бледен. На его лбу выступили капли пота.

— Тебе плохо, царь? — спросил он. — Принесите кто-нибудь воды.

— Не надо! — проговорил Андриск глухо. — Я старался замкнуть свою память от воспоминаний. Но вот отыскался очевидец, и всплыло все страшное, что было со мной все эти годы.

Андриск внимательно изучал лица ромеев. Видимо, никто из них не понимал эллинского. Только на физиономии Орбилия появились следы беспокойства.

— Я узнал этого негодяя. Это начальник стражи. Зверь.

Андриск сделал паузу, ожидая реакции ромея, знавшего эллинский.

И тот понял, что от него требовалось.

— Да! Да! Его поставили над нами. А потом, я слышал, его вызывали в сенат отчитываться.

Андриск кивком подозвал телохранителя.

— Этого, — он ткнул пальцем в Орбилия, с тупым изумлением уставившегося на него, — пусть отведут в Эги и содержат под строгой охраной.

— Будет исполнено. А остальных?

— Остальных продать, кроме этого. — Он показал на ромея, стоящего на коленях. — Его отпусти. Должны же в Риме узнать о своем поражении.

Оставшись наедине с Николаем, Андриск сказал ему доверительно:

— Наша первая удача, но, как бы мы ею ни гордились, надо думать о будущем. Теперь ромеи пошлют против нас несколько легионов во главе с более опытным полководцем.

— Но у нас будет передышка в несколько месяцев, — заметил Николай. — Надо увеличивать наше войско. Ведь многих, пришедших в лагерь, мы отослали. Теперь, услышав о победе, явятся и новые.

— Все равно одни мы с Римом не справимся. Надо не повторить ошибок моего отца. Ты мне говорил, что в Коринфе избран стратегом взамен Диэя Критолай, сын Телекла.

— Да, государь. Я слышал, что он уже давно призывает ахейцев отвергнуть союз с Римом.

— Вот наш союзник. Нам во что бы то ни стало надо договориться о совместных действиях. Я хотел бы сам встретиться с Критолаем, но это невозможно. Надо отправить в Коринф надежного человека, наделив его чрезвычайными полномочиями, и при этом о нашем посольстве не должны узнать ромеи.

— Доверь мне это дело, государь, — внезапно проговорил Николай.

— Нет! Нет! — возразил царь. — Ведь ты же мой главный друг и помощник. Через несколько месяцев могут высадиться ромеи.

— А я обернусь за месяц, — сказал Николай. — У меня есть план.

Они прошли к берегу Стримона и продолжали беседу, глядя на пенящуюся воду. Рев могучей реки заглушал звуки человеческой речи.