Огненный всадник - Михаил Голденков Страница 62

— Эх, как там, в столице, дела-то? — вздохнул Степан.

— Бог покарал Бону Сфорца за ее коварство, — продолжал Михал, — она не захотела признать любимой жены своего сына, не желала допустить на польский трон русскую литвинку из Радзивиллов, но и Сигизмунд Август остался бездетным. На нем и прервалась династия Ягеллонов. А после смерти жены Жигимонт, как называют короля у нас в Литве, был безутешен. Он забросил все дела и был готов пойти на все, лишь бы еще раз увидеть любимую Барбару. Так в его дворце появились алхимики Твардовский и Мнишек. Они пообещали королю устроить встречу с возлюбленной при помощи зеркал, на одном из которых была выгравирована в полный рост фигура Барбары в белом одеянии. Однако короля строго предупредили: ни в коем случае не прикасаться к призраку. «Может, ваша королевская милость позволит привязать себя к подлокотникам кресла?» — предусмотрительно спросил Твардовский, но король отрицательно покачал головой. К сожалению, Твардовский его послушал. И вот мистическая сессия началась. В полутемном зале воцарилась тишина, прерванная затем странным мелодичным звоном. Из зеркала вышла Барбара, первая красавица Вильны и всей Литвы, вышла такой, каковой ее увидал Сигизмунд в Вильне, когда знакомился с будущей женой. «Моя Басенька!» — вскрикнул король и бросился к видению. Раздался хлопок, как от разрыва гранаты, по залу распространился гнилой запах, а призрак, мгновенно почернев, с громким стоном растворился в воздухе. Возмущенные поведением короля Твардовский и Мнишек объяснили, что дух Барбары не может теперь вернуться, а навсегда поселится в замке.

— Плохи оказались шутки с дьяволом, — криво усмехнулся Хломада, — моя родня знавала этого Твардовского. Знаете, как он кончил? Твардовский рассказывал кому-то, что продал душу дьяволу с одним условием — если умрет в Риме. Твардовский смеялся, говоря, что никогда не собирается ехать в Италию, но все вновь были в шоке, узнав, что смерть застигла алхимика в тот момент, когда он находился в корчме «Рим».

— Я тоже об этом слышал, — сделал большие глаза Михал.

— Ладно, — улыбнулся Степан Злотник, решив разрядить обстановку, — давайте выпьем за нашего именинника, чтобы он никогда не связывался с дьяволом, которого все равно не проведешь!

Они засмеялись, чокнулись и пригубили хрустальные бокалы. Разговор перешел на тему войны с Московией.

— Виноваты в войне поляки, польские жиды и Хмельницкий, — говорил раскрасневшийся Степан, уже порядком хмельной, — это из-за жидовских ростовщиков Польши, обдиравших русинских крестьян и помещиков, праведно взбунтовался Хмельницкий, а мы предали русских братьев наших, стали помогать полякам их разбивать. Поляки же сейчас нам вообще никак не помогают. Смысл Люблинской унии тогда в чем?

— Нет, виновата лишь Московия и мы сами, — качал головой Хломада, — там все время зуб на нас имели, а мы вместо того, чтобы быть начеку, погрязли в интригах. Они захватили Новгород, Псков. Если бы не антимосковская коалиция в Ливонскую войну, то захватили бы и Ливонский Орден, и Курляндию. Война Руси с Польшей — это лишь повод царю нас захватить. Война случилась бы в любом случае. Посмотрите, почему московский царь не с Польшей воюет, а с нами? Я же к Московии никаких претензий не имею, почему же они имеют к нам претензии? — грустно рассуждал Хломада, поглядывая на мерцающее в камине пламя. — Хотя одна претензия у меня есть. Я вот карту рассматривал столетней давности. Московия, надо заметить, уже далеко на запад продвинулась от своих изначальных границ. У Вязьмы ее границы были, не далее. Но мало, что наши Брянск и Курск завоевали, так царь еще западней идет! А я ведь даже не знаю людей, в которых стреляю из пушки. Мы друг другу ничего не сделали дурного.

— Увы! — восклицал Михал. — Это и есть главная несправедливость всех войн! Сражаться должны лишь те, кто хочет воевать. Я так считаю! Поэтому уважаю тех королей, которые не за спинами своих солдат сидят, а сами ведут в бой свое воинство!

— Но какую цель преследует московский царь? — не унимался Хломада, делая глоток из хрустального бокала.

— Думаю, царь хочет завоевать все русские земли, — отвечал Михал, — ведь завоевали же Новгородскую республику и ликвидировали Псковскую. Иван Жахливый на полном серье-зе предъявлял права на Курляндию, хотел и литвинским королем стать. Если бы не разбили его, то, наверное, и на нас бы пошел. Сейчас же их цель — уничтожить нас либо подчинить.

— Но почему, имея такого опасного соседа, мы оказались не готовы к войне? Что у нас за король? Что за шляхта? Где согласие? Зачем такая свобода и вольности, если сильный враг за один раз все это забрать сможет?! — в былое время и в былых обстоятельствах Хломада не посмел бы так разговаривать с Михалом, но сейчас он явно осмелел.

— Это надо короля и великого князя спросить, а не нашего, — заступился за Михала Степан, — как и шляхту, которая использует вольности в ущерб всей стране. Законы опять же странные. Почему в Варшаве так и не назначили великого гетмана в первые дни войны? Почему не объявили посполитое рушение? Почему мы за поляков воюем, а они за нас — нет? В чем смысл Люблинской унии? Вот вы, пан Михал, крестник нашего короля! Ответьте!

— Король далеко не все решает, — покачал головой Михал. Ему было горько слушать острую критику в адрес своего крестного отца Яна Казимира, короля Польши и великого князя Литвы, однако правда есть правда.

— Поверьте, — Михал пытался объяснить не только своим пушкарям, но и себе самому, — оно верно, что вопросов много накопилось. Все надо пересматривать и исправлять. Оказывается, нелегко быть свободным государством. Не все шляхтичи умеют распоряжаться своими правами и свободами.

— Вот именно! — вдруг вспыхнул Хломада. — Поэтому нам свой король нужен! Ведь что получается? Ян Казимир — он и польский король, и наш великий князь. Официально. А практически он просто польский король, а своего короля у нас нет! Вот вы, Радзивиллы! Вас же не зря называют некоронованными королями Литвы! Почему бы вам не стать главой нашего княжества? Ведь у нас по большому счету бес-королевье, и шляхта совсем обнаглела, простите за смелость!

— Есть же парламент! — возразил Михал, но по поводу бес-королевья он был явно согласен. Сам не раз думал, почему бы Радзивиллам не стать королевским домом Литовского княжества и самим не управлять своим государством, ведь его род посильнее и повлиятельнее в Европе, чем сам Ян Казимир или кто-то еще из европейских королей. А тут… До Варшавы ведь, как ни крути, далековато. Поэтому, тяжело вздохнув, Михал предложил поговорить о чем-то другом. Хломада пристыженно замолчал, зыркнув на Степана. Пауза затянулась. И тут Михал, словно вспомнив что-то, улыбнулся, резко встал, сказав:

— Я чуть не забыл! Вот, хочу вас кое-чем угостить особенным!

Он подошел к камину, нагнулся и стал ковырять золу кочергой, доставая из нее и складывая в оловянную миску какие-то черные обугленные клубни. Затем поставил миску на стол и каждому дал по два клубня, обжигая пальцы.

— А сейчас я предлагаю вам отведать секрет моей кухни, — загадочно улыбнулся Михал, дуя на кончики пальцев, испачканные золой.