Дочь Великого Петра - Николай Гейнце Страница 61

Прошло три недели.

Князь Сергей Сергеевич зачастил своими визитами в Зиновьево. Он приезжал иногда на целые дни и в конце концов сделался своим человеком в доме княгини Полторацкой. Княгиня Васса Семеновна, сделав должное наставление своей дочери, стала оставлять ее по временам одну с князем Сергеем Сергеевичем. Княжна Людмила и князь часто гуляли по целым часам по тенистому зиновьевскому саду. При таких частых и, главное, неожиданных приездах князя, конечно, нельзя было скрыть от его глаз Татьяну Берестову.

Княгиня Васса Семеновна после первого же раза сама осудила эту свою политику, тем более что из разговора с дочерью поняла, что последней не по сердцу была эта отправка ее любимой дворовой девушки, подруги ее детства, на общую работу с другими дворовыми девушками. Княгиня решила не принимать больше мер.

«Будь что будет! Не влюбится же он в холопку».

Таню оставили в покое. Она видела князя уже несколько раз, но незаметно для него. Он произвел на нее впечатление, впечатление сильное, которое еще более увеличило ее злобу против княжны Людмилы, за которой князь явно ухаживал.

Все в доме называли уже его женихом, хотя предложения он еще не делал. Таня, однако, скрыла от княжны Людмилы свое восхищение молодым соседом и на вопрос, заданный ее госпожой после второго посещения князя, ответила деланно-холодным тоном:

— Ничего, красивый…

— Как ничего, он прелесть как хорош! — обиженно воскликнула княгиня.

— Ваш муж будет, вам и судить… Холопка я, холопий у меня вкус… — отвечала Таня.

— Ты опять!

— Что опять, ваше сиятельство?.. Я правду говорю… Вот ваш князь в вас по уши влюбился, а на меня, хоть и похожа я на вас, и посмотреть, может, не захочет…

— Ты думаешь, что он в меня влюблен?

— Конечно же… Да и в кого же ему здесь влюбиться, в окружности, кроме вас…

— Значит, и ты ему также понравишься?..

— Навряд, потому я холопка, а ему красавицу, да и княжну надо… — иронично отвечала Татьяна.

— А вот я спрошу его.

— Спросите…

— В следующий раз я позабуду носовой платок, ты мне принесешь, когда мы будем в саду. Его поближе увидишь и он тебя.

— Зачем это?

— Нет, уж сделай ты для меня, милочка… — Бросилась княжна Людмила на шею Тане.

— Хорошо-с, слушаю-с…

Несмотря на то что Татьяна Берестова отказывалась от предложенного ей княжной Людмилой средства видеть поближе князя Сергея Сергеевича, в душе она все-таки этого очень желала, особенно же интересовало мнение, которое о ней выскажет князь. Она даже решила сама подслушать его, схоронившись в кустах или чаще деревьев, смотря по месту, в котором она застанет «воркующую парочку».

Последнее определение князя и княжны она произнесла мысленно с особенною злобою.

«Княжна скроет, что он скажет, уменьшит хорошее, смягчит дурное, — думала Татьяна, — а свои уши надежнее всего…»

Так она и решила.

Действительно, в следующий же приезд князя Сергея Сергеевича, когда после обеда княжна отправилась в сад, Таня, взяв носовой платок княжны, пошла спустя некоторое время разыскивать «воркующую парочку». Она нашла князя и княжну на скамейке в той самой аллее из акаций, куда княжна Людмила удалялась мечтать после первого посещения князем Зиновьева. Подав платок княжне, молодая девушка хотела удалиться, но первая задержала ее.

— Ах, благодарю, милая Таня, я забыла его… А где мама?

— Ее сиятельство у себя в кабинете…

— А…

Видимо, княжна вела этот разговор исключительно для того, чтобы дать время князю разглядеть Татьяну, а Татьяне князя. Когда, наконец, княжна сказала «а», давая этим понять, что Таня может уходить, последняя быстро вышла из аллеи, но, тотчас обогнув ее по траве, чуть слышно прокралась к тому месту, где стояла скамейка, на которой сидели князь и княжна. Она не слыхала, в какой форме спросила княжна у князя мнение о ней, но ответ последнего донесся до нее отчетливо и ясно.

— Да, есть кой-какое сходство, — небрежно ответил князь, — но только кажущееся… Где же ей до вас… Сейчас видна холопская кровь…

«Дурак…» — мысленно послала Татьяна по адресу князя и едва удержалась, чтобы не произнести вслух этого далеко не лестного для него эпитета.

Она так же осторожно ушла с места своего наблюдения, как и пришла к нему. Сердце ее теперь уже прямо разрывалось от клокотавшей в нем злобы.

«Холопская кровь… — мысленно повторяла она до физической боли тяжелое для нее оскорбление, — я тебе покажу эту холопскую кровь, князь Луговой…»

Когда князь уехал, Таня была позвана княжной в ее комнату.

— Вообрази, Таня, князь не нашел особенно большого сходства между мной и тобой… — сказала княжна.

— Вот как… — протянула Татьяна, стараясь казаться совершенно покойной. — Это, впрочем, так понятно…

— Почему?

— Да потому, что влюбленные, во-первых, как известно, слепые по отношению всех, кроме предмета их любви, а во-вторых, любуясь вами, он, конечно, не может допустить и мысли, что есть другая, похожая на вас…

— Значит, ты думаешь, что он в меня влюблен?

— Если до сих пор я это думала, то теперь я в этом уверена.

— Что так?..

— Я видела, как он на вас смотрит.

— Как же?

— Да как кот на сало.

Княжна покраснела. Татьяна Берестова все же из атмосферы девичьей вынесла некоторую несдержанность в выражениях.

— Ах, если бы ты была права! — воскликнула княжна.

— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, права я, права.

По последнему вопросу о чувствах князя Сергея Сергеевича к княжне Людмиле разговоры повторялись почти каждый день. Деланное спокойствие Тани, с которым она была принуждена вести эти разговоры, все более и более внутренне озлобляло ее против княжны и князя. Все чаще и чаще приходило ей на мысль его выражение: «холопская кровь» и вслед за этим слагалась мысленно же угроза: «Я тебе покажу, князь Луговой, холопскую кровь!»

Во время одной из прогулок князя и княжны по зиновьевскому саду они подошли к стеклянной китайской беседке, стоявшей в конце сада над обрывом. Из беседки открывался прекрасный вид на поле и лес. Был шестой час вечера, и солнце уже не обжигало земли своими все же ослабевшими после полудня лучами. Княжна Людмила и князь Сергей Сергеевич вошли в беседку.