Царь Борис, прозваньем Годунов - Генрих Эрлих Страница 61

Легко сказать! За всю обозримую историю великокняжеского рода был только один случай развода — отца нашего с первой женой Соломонией. Но там речь шла о продолжении великокняжеского рода, что к Арине, подарившей стране наследника престола и беременевшей с завидной регулярностью, никакого касательства не имело. Оставалось последнее, но надежнейшее и многократно испытанное средство — клевета.

К нам в Углич стали приходить слухи, один другого невероятнее. Говорили, что: царица не была беременна и проходила все месяцы, меняя подушки под платьем; царица была беременна, но не от мужа; царь побил неверную жену, и она выкинула до срока; царица побила взревновавшего мужа и назло ему родила; царица была в тягости от мужа, но родила мертвого ребенка, которого подменили новорожденной девочкой одного стрельца; царица родила здорового мальчика, но его опять же подменили новорожденной девочкой одного стрельца. И это только то, что до Углича доходило, знать, было много и других слухов, не столь сильных. Мы с княгинюшкой только головами качали, удивляясь легковерию народа, ведь все эти слухи не имели ни основания, ни смысла.

Но Федор оказался не так прост, как некоторым казалось, лучше сказать, оказался тверд в простоте своей. Все наветы на жену, которые ему иные безумцы уже в лицо высказывали, он отсекал, а на клеветников завязывал узелок на память. Слухи же все разрастались, говорили, например, будто бы Борис Годунов сватал Арину — при живом-то муже! — за германского принца-католика, которого намеревался возвести на престол русский, а при неудаче собирался бежать в Англию, чтобы принять там веру протестантскую. Не обошли сплетни стороной и самого Федора, в них кроткий и богомольный царь вырастал в неистового сластолюбца и украшался синей бородой, он рыскал похотливыми глазами по лицам девиц московских, выискивая себе новую жертву-жену. Назывались и имена конкретные, длинный список имен, открывавшийся дочерью первого боярина князя Ивана Мстиславского и заканчивавшийся племянницей рыбного купца Пескарева. Но и эти сплетни остались без последствий, разве что нескольких девиц, включая княжну Мстиславскую, от греха подальше постригли в монахини. Вот уж поистине в чужом пиру похмелье!

Подвело надежнейшее средство! Клевета сия имела лишь отдаленные последствия, способствуя дальнейшему развращению народа русского и умалению священного трепета перед родом великокняжеским. Шуйским же нужен был немедленный результат. Вновь собрались они с ближайшими клевретами своими, стали думу думать, как извести царицу с родственниками ее Годуновыми, и, неспособные придумать ничего нового, обратились к примерам историческим. А пример-то был один, как я вам сказывал, вот его-то и стали вертеть и так и эдак. И таки вспомнили, что в те времена давние никто не говорил вслух об истинной причине развода, потому что церковь воспрепятствовала бы сему богопротивному делу, а удалили Соломонию в монастырь за дела колдовские, в которых как раз церковь и проявляет наибольшую ретивость. Вот оно решение! Собрали корешки разные и предметы колдовские — улики вернейшие, которые собирались подбросить в спальню царицы и на двор к Борису Годунову, спрятали их в доме князя Ивана Петровича Шуйского и стали готовить смертельную каверзу. В том доме их и нашли. По доносу безымянному, подброшенному на двор митрополичий, явились стрельцы, оцепили дом главного опекуна царского, устремились в подклеть и извлекли на свет Божий мешки потаенные. Улики вернейшие! Разложенные на столе в зале суда они вызвали единодушный крик возмущения всей Думы боярской вкупе с первосвятителями. Раскрылся умысел злодейский на жизнь царя православного, супруги его благоверной и наследника престола русского! Смерть злодею презренному! Шуйские встали стеной на защиту старейшины рода своего, и клялись и божились, что улики сии им подбросили, и пытались перевести подозрения на Годуновых, но Бог правду видел и суду ее указал, а правда была в том, что мешки те Шуйские своими руками собрали. Только одного и добились Шуйские — теперь они все вместе перед судом высоким стояли. Стояли вместе, а поехали в разные стороны, царь милосердный помиловал злодеев и сослал князя Ивана Петровича на Бел озеро, князя Андрея Ивановича в Каргополь, иных же в Кинешму, Астрахань, Нижний Новгород и другие города. Как ни многочисленны Шуйские, но монастырей и городов с темницами крепкими на Руси все же больше.

Вот так рассыпался план хитроумный! В который раз убедился я, что планы долгие и сложные никогда не исполняются. План должен быть простым и быстрым, как удар кинжала. Кавалерийский наскок — первоначальная задумка молодых Шуйских, несомненно, имел больше шансов на успех, чем многоходовая и многолюдная войсковая операция старого воеводы Ивана Петровича.

В планы долгие непременно закрадывается ошибка фатальная. Что это была за ошибка, я могу только догадываться. Я ведь откуда знаю все подробности этого дела, даже те, которые широко не объявлялись? От Федьки Романова. Он довольно часто наезжал к нам в Углич, поиграет с Димитрием, пощекочет усами щечку Марии, пошепчется с Нагими, поцелует ручку княгинюшке, а потом уж ко мне. Возьмет кубок с вином, развалится в кресле и приступит с обычной своей развязностью: «Ох, дядюшка! Что в Москве-то деется! Ты не представляешь!» А дальше уж вываливает все подряд. Так со смехом рассказывал он мне, как Шуйские его в заговор вовлекли, полагая, что у Федора, как и у всех Захарьиных, должен быть особый счет и к Годуновым, и к царю Федору. Счет такой у него, конечно, был, но не меньший был и к Шуйским. Ведь племянник мой Иван, как вы помните, отписал их вотчины другу своему любезному, Федька к ним привык, сроднился с ними, а когда пришлось возвращать, отрывал от сердца с кровью — рана незаживающая! Вот я и думаю: с той же легкостью, что и мне, мог Федор рассказать о заговоре Шуйских и Борису Годунову Долг платежом красен! Хотя вот это вряд ли. Молодое поколение не имеет никакого понятия о чести и об обязательствах взаимных, не то что, к примеру, мы с Никитой Романовичем, мир его праху. Все-то они, молодые, выгоду свою высчитывают. Выгода же Федора быстро проявилась, он резко в гору пошел, заняв по силе и влиянию место отца своего, а у Бориса Годунова несколько лет в ближайших приятелях ходил.

Но все это было позже. Пока же мир и спокойствие установились в державе Русской, трон перестал качаться, утвердившись в незыблемости, и никакое разномыслие не смущало бояр и простой народ.

Глава 2
Царь и правитель

[1586–1591 гг.]

Как шум драки заглушает разумные призывы к миру так и бояре бранчливые, схватившиеся у подножия трона, заслоняли венценосца. Вот и я, рассказывая о тех двух с лишним годах, почти не упоминал Федора, как и не было его. Но во внезапно наступившей тишине все услышали негромкий голос государя, обращенный со страстной молитвой к Господу, и разглядели, чьими стараниями изливается на землю Русскую поток благодеяний. Все в державе нашей стало само собой успокаиваться, дикие бунтовщики покорно склонили головы, крестьяне, отбросив дреколье, взялись за орала, ратники, наоборот, отбросив мысли мятежные, взялись за мечи и встали на страже на рубежах наших, земля принялась родить с невиданной силой, откликаясь на солнце ласковое и питаясь дождями урочными, смерды и скот домашний размножались двойнями, а свиньи так десятками, птице же счет потеряли. Что бы ни задумывалось, все удавалось, а что не задумывалось, то само являлось нежданным и оттого вдвойне приятным подарком.