Константин Павлович. Корона за любовь - Зинаида Чиркова Страница 61

Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин?.. Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других. Голова его — чистое золото, кудри его волнистые, чёрные, как ворон; Глаза его как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве; Щёки его — цветник ароматный, гряды благовонных растений...

Он опять протянул руки, она тихонько склонилась в эти крепкие объятия, и губы их слились в долгом и страстном поцелуе.

— Я боюсь только одного, — прошептала она, — что ты просто видение, мой неощутимый сон, боюсь проснуться и не увидеть тебя рядом...

— Клянусь, — ответил он, — ты будешь со мной везде. Я и не думал никогда, что любовь может быть такой жадной и требовательной. Но если любят, каким прекрасным должен быть мир, как все должны смотреть друг на друга!.. А между тем в мире столько зла, столько беззакония и гадости...

— Что нам до этого, есть мы с тобой, а больше нам не нужно никого...

Но оказалось, что в мире, кроме них, так много дел и суеты, что и они не остались в стороне от реальности с её страстями и войнами, кровью и грязью.

Едва прошло несколько дней их нежной и страстной любви, как загремели пушки на западе, и Александр вместе со своим Муромским полком должен был отправиться к австрийским границам, где снова в угоду желаниям правящих миром начинались кровавые схватки.

«Государь милостивейший! Повелением любящего сердца осмеливаюсь припасть с мольбой к стопам Вашего императорского величества о благодеянии: умоляю дозволить мне сопровождать мужа моего, Тучкова Александра Алексеевича, в походе к австрийским границам.

Любовь к Тучкову составляет мой личный мир и выражается жаждой дела вместе служить Престолу и Отечеству. Прошу Вашего разрешения выехать с мужем в действующую армию — не лелею никаких выгод для обеспечения собственной жизни, но имею надежду подарить себе счастье разделить с мужем марсовы испытания судьбы. Моя натура крепка, а идея и прожигающее душу чувство справедливости освящены внушениями христианской веры.

Рассчитываю на великодушие Вашего характера, прибегаю единственно к нему.

Вашего императорского величества верноподданнейшая Маргарита Тучкова».

Не посчитал возможным юный император разделить участь мужа с прелестной и верной женой, не разрешил сопровождать его, посчитал, что сей пример может захлестнуть и других жён офицеров.

Что ж, решила Маргарита, раз нет официального разрешения, она поедет за мужем его верным слугой, его денщиком. Отрезала роскошные волосы, спрятала оставшиеся под грубую шапку, оделась в грубый армяк и не менее грубые штаны, долго подбирала обувь денщика: её маленькая нога утопала в самых малых сапогах. Но оделась и в ночь выезда Тучкова вскочила на коня.

В слезах и изумлении провожала дочь старая Варвара Алексеевна — никто ещё из жён дворян не осмеливался так себя преобразовать.

А Александр Алексеевич лишь любовно посматривал на жену да нарочито резким голосом приказывал стаскивать с него сапоги, подводить лошадь и делать ещё сотни незаметных вещей. Качала головой Варвара Алексеевна — что творит любовь с её старшей дочерью, какой завистливый и злобный шёпот провожает её.

— Не ты первая, — сказал Маргарите Александр, — жена моего отца, матушка моя, повсюду сопровождала его, хоть и не в таком звании и чине, что ныне ты присвоила себе...

Нет, матушка Александра не была так искусна в верховой гоньбе, не сидела на спине коня по-мужски, а уж если следовала за мужем, то в покойной карете, долгуше ^[16], с жаровней и периной, на которой можно было не только вздремнуть, но и вытянуться, укрыться пуховиками и так провести ночь в езде по колдобинам и ухабам. А уж сколько их встретилось на пути матушки Александра, можно было лишь догадываться.

Носило отца Александра по всей России, от самых южных пределов до Финляндии, строил он крепости, взрывал стены несдающихся цитаделей, наводил мосты, делал глубокие подкопы, а потом возводил стены и выводил круглые башни, окружал Россию со всех сторон каменными крепостями, закладывал крепкие фундаменты на пути набегающих на границы врагов.

Глава всех инженеров России, Алексей Васильевич Тучков в своей жизни сделал столько, что его дел хватило бы на два-три поколения.

Закончив инженерную школу, созданную ещё Петром Первым, уже при Елизавете он был послан на Семилетнюю войну. И тут его первые опыты по устройству подрывных, маскировочных и подкопных работ, временных переправ, ложных позиций, надёжных лагерей для войск были замечены самой императрицей и её командирами. Да только всё его искусство было похоронено Петром Третьим, сменившим Елизавету и сразу же заключившим мир с Пруссией, которым зачеркнул все победы и завоевания русских войск в этой нелепой войне.

Оценила дарования Тучкова-старшего лишь Екатерина Вторая: уже через год после восхождения на престол назначила она его капитаном инженеров «за трудоспособность и придумы, влекущие победы». А в кампании 1771 года отец Александра был пожалован чином подполковника, а потом и полковника всех инженеров России.

И всюду, словно тень, следовала за ним его молодая жена, Ульяна Петровна. Куда шлют мужа, туда едет и она. То в степи задунайские, отсиживается в деревенской избушке, когда муж строит фортификационные заслоны и укрепления, взрывает мосты и переправы на виду у противника. А потом отмывает, обихаживает, кормит мужа, не знающего отдыха от трудов, а между делом снова и снова рожает сыновей. Где в походе, где в крестьянской избе, где в главной квартире — немало детей родила и воспитала Ульяна Петровна. Первых схоронила — тоже были сыновья, да не вынесли тягот вечных фронтовых передвижений. Но пятеро поднялись достойными своего отца, крепкими да сильными, и все пятеро пошли на службу царю и Отечеству, как служил отец.

Знали все о легендарном прошлом отца — мать передавала им то, что знала сама, перечисляла имена, известные по баталиям и сражениям: то Румянцев, покрывший себя славой в Задунайском походе, то Суворов, знаменитый и простой для неё человек, с которым столкнулась она в Финляндии, куда отправился вместе с ним и Тучков для строительства крепостей на севере России. Слушали её сыновья и не понимали, как может мать так легко произносить эти имена, почему говорит о них запросто, разбирает характеры по косточкам, подсмеивается над неуживчивостью Суворова или над властной запальчивостью Румянцева. Для них, сыновей, имена эти давно вошли в историю, сделались предметом почитания и поклонения, а мать словно бы и не догадывалась, с какими людьми сталкивала её жизнь, рассказывала какие-нибудь смешные эпизоды, и сыновьям оставалось только удивляться на свою много знающую, но такую незаметную и скромную мать.