Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд Страница 61

Единственное, что нарушает монотонность пейзажа, так это джирты и водяные колеса, которые медленно крутились по обеим стороны реки; на берегах то и дело возникали пыльные пальмовые рощицы и желтого цвета небольшие деревушки. Стаи диких гусей, хлопая крыльями, пролетали над нами в свинцовом небе, — возможно, их спугнул треугольный парус, который подняла на дау команда, под аккомпанемент протяжной, заунывной песни, так похожей на жалобу и столь же печальной, как и пустынный горизонт.

Де Ногалес действительно хотел уволиться из рядов османской армии, когда, истощенный, больной, он после своего долгого и опасного конного перехода из Саирта наконец достиг Алеппо. Ничто не могло заставить его изменить свое решение. Напротив. Вновь и вновь он натыкался на следы резни христиан, видел колонны депортированных армян, в первую очередь женщин и детей, “скелетов в грязных лохмотьях”, — под суровым надзором османских солдат они брели навстречу гибели.

Из военного министерства в Константинополе ему сообщили телеграммой, что его прошение не принято, и предложили полечиться в штабном госпитале. Де Ногалес не решился принять предложение. Будучи свидетелем геноцида, он опасался за свою жизнь. Вступив в тесные контакты с немецкой военной делегацией в Алеппо, он почувствовал себя настолько в безопасности, что через месяц реабилитации подал прошение о новом месте службы ^[147].

Сперва он получил место в администрации маленького захолустного городка в провинции Адана. Там он вел неравную, но небезуспешную борьбу с беспорядками, коррупцией и прискорбной некомпетентностью османского транспортного аппарата, пока неожиданная телеграмма в декабре не призвала его на новую службу, на этот раз — в штаб немецкого генерал-фельдмаршала фон дер Гольца, который командовал османской Шестой армией в Месопотамии.

Не без волнения, но в надежде на перемены и на окончание внутренней ссылки в Адану с ее караванами, де Ногалес отправился на юг, на фронт, в Месопотамию. Отражение британского наступления на Багдад расценивалось как крупная победа, при этом ожидали еще больших успехов, если удастся заставить капитулировать окруженный в Эль-Куте британский корпус. Сейчас вокруг маленького городка шли тяжелые бои, а кроме того, они велись и вниз по течению реки, где британские части пытались пробиться к осажденным.

Через несколько часов плавания по реке их встретили. Оба судна остановились. Он видит, как низенький человек в форме османского полковника, с остроконечной бородкой, держась “гордо, но скромно”, поднимается к ним на борт. Это Нуреддин, тот самый, который не только командовал разгромом британцев под Ктесифоном, но и непосредственно отвечал за успешное окружение корпуса Таунсхэнда. Нуреддин направлялся теперь в Константинополь, “униженный и всего лишенный”, смещенный с поста губернатора Багдада. Новый его губернатор Халиль не мог похвастать своими военными талантами ^[148], но обладал солидными политическими связями ^[149]. И теперь, когда в воздухе витает тень большой победы, он постарался узурпировать роль официального триумфатора.

Война ускоренными темпами продуцировала героев; газеты пестрели сообщениями о подвигах. Но имена этих героев столь же быстро забывались. Большинству из них уготована смерть или забвение. У победы под Ктесифоном был архитектор: немецкий генерал-фельдмаршал фон дер Гольц. Несмотря на свое высокое положение, он находится в изоляции, к тому же он болен и коротает свои дни в одиночестве в тесной и грязной походной палатке. В то время 72-летнему Кольмару фон дер Гольцу оставалось жить всего два месяца, его сразит тиф ^[150].