Пункт назначения - Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941-1942 - Генрих Хаапе Страница 61

Это была ужасная ночь, которую я провел на подстилке из соломы в старой русской избе. Я не мог спать и всю ночь беспокойно метался из стороны в сторону. Когда одна свеча догорала, я с трудом зажигал следующую, чтобы изгнать из комнаты давящую темноту. Свет помогал также отгонять полчища клопов, которые выползали каждую ночь из щелей между бревнами старой избы. На улице шел снег, и я мерз уже от одной только мысли о нем и старался повыше натянуть одеяло. Всякий раз, когда строчил пулемет, я боялся того, что русские пойдут в ночную атаку. Постепенно я начал сомневаться в поставленном самому себе диагнозе. Неужели это сыпной тиф? Возможно, просто у меня было мало опыта, чтобы наверняка распознавать эти вызванные грязью болезни, которые в Германии не встречались. Мучительные, дергающие боли пронзали мои конечности, снова начался озноб. Я выпил чаю, но от него у меня появился противный, шерстистый привкус во рту. На улице снова застрочили пулеметы.

– Посмотрите, Мюллер, не русские ли там нас атакуют! – попросил я.

Мюллер вышел на улицу, но вскоре вернулся.

– Ничего особенного, герр ассистенцарцт!

Но я никак не мог успокоиться и распорядился принести мне мой автомат, патроны и несколько гранат. Мой мундир висел на спинке стула рядом со мной, а сапоги стояли в торце подстилки, служившей мне кроватью. Мюллер снова лег спать. Я прислушивался к тиканью карманных часов, думал о Марте, о родительском доме, о своих братьях и сестрах. Мои мысли вращались по кругу, все время возвращаясь к одному и тому же. Ближе к утру я все же уснул, после обеда температура спала, и я почувствовал себя намного лучше.

На следующий день батальон получил 88-мм зенитку для борьбы с русскими танками Т-34. Кагенек взял на себя ее тактическое применение. После этого наши солдаты испытали чувство огромного облегчения. Наконец-то у нас было эффективное оборонительное оружие против Т-34! Теперь мы могли поражать русские танки с расстояния более тысячи метров! Мы знали, что 88-мм зенитки обладали поразительной точностью и смертоносной пробивной силой! Наши солдаты прямо-таки радовались предстоящей стычке с русскими Т-34. Однако в этот день русские танки так и не появились, не было их видно и на следующий день.

Как и ожидалось, моя температура снова была почти нормальной. От болей в конечностях помогал пирамидон. Я уже мог вставать и исполнять свои обязанности по санчасти, правда, пока не решался выходить на улицу, где термометр показывал около нуля градусов. На четвертый день после первого приступа лихорадки, несмотря на заблаговременный прием сульфонамидных препаратов, меня снова затрясло со страшной силой. Мне показалось, что новый приступ был еще тяжелее, чем первый. К счастью, в этот день русские не беспокоили нас – с обеих сторон предпринимались лишь ограниченные действия разведывательных дозоров. Незаметно подкралась ночь, я чувствовал себя одиноким, и меня охватила невыносимая тоска по родине. В голове роились мрачные мысли, не позволявшие найти выход из сложившегося положения. Но в конце концов и эта ночь закончилась, а уже во второй половине наступившего дня температуры у меня не было. Не последовал и новый приступ лихорадки, я быстро выздоравливал и вечером снова был в хорошем настроении.

* * *

13 ноября мы проснулись, дрожа от холода. Ледяной северо-восточный ветер дул над заснеженными просторами, на синем небе не было видно ни облачка, казалось, что солнце совсем перестало греть. В отличие от предыдущих дней и к обеду не стало теплее, температура продолжала падать и к заходу солнца опустилась до 16 градусов мороза. До сих пор солдаты не воспринимали всерьез легкий морозец, но теперь они сразу почувствовали его. Один боец, который всего лишь несколько минут пробыл на улице без теплого подшлемника, прибежал к нам в санчасть с побелевшими обмороженными ушами. Кровь уже не могла циркулировать в них. Это был наш первый случай обморожения.

Осторожным массажем мы постепенно снова отогрели его уши, стараясь при этом не поранить кожу. Потом мы припудрили их тальком, приложили вату и наложили на голову повязку. Возможно, нам на этот раз повезло, и мы смогли спасти частично или даже полностью его уши. Нам оставалось только ждать результата.

Это на первый взгляд небольшое обморожение было для нас серьезным предупреждением. Теперь задул ледяной ветер. Для нас дело закончилось бы очень плохо, если бы мы не занимали хорошо оборудованные позиции. Нас бросало в дрожь при мысли о наших товарищах, которые в такой лютый холод продолжали в чистом поле свое продвижение на Москву. Шерстяные подшлемники – вот и все, что эти бойцы получили до сих пор. А как же обстояло дело, например, с их ногами? Обычно хорошо сидящие на ноге армейские сапоги с короткими голенищами давали лишь незначительную защиту от холода. И хотя до сих пор термометр показывал только 16 градусов ниже нуля, но вскоре он мог упасть до минус 30 или до минус 40, а может быть, даже и до минус 50 градусов! (Морозы зимой 1941/42 г. редко превышали 30° по Цельсию. – Ред.) В таких условиях каждое передвижение войск без теплой одежды было равносильно самоубийству.

Если бы наступление на Москву началось всего лишь на две недели раньше, сейчас бы город был уже в наших руках! Если бы осенняя распутица началась на четырнадцать дней позже, Москва уже бы пала! Если бы Русская кампания началась, как первоначально и планировалось, в начале мая, возможно война была бы уже выиграна! Если бы итальянцы своей неподготовленной авантюрой в Греции не вынудили нас вмешаться в войну на Балканах… Если бы впервые в этом столетии зима не началась так рано… Но теперь, возможно, уже было слишком поздно!

Всего лишь за несколько дней наши атакующие войска потеряли десятки тысяч бойцов только из-за обморожений. Армия внезапно лишилась десятков тысяч первоклассных, опытных воинов, так как генерал Мороз все же напал на нас накануне нашей победы!

Нойхофф и я обсудили, как нам лучше всего защитить солдат батальона от обморожений. Был издан приказ по батальону, согласно которому каждый боец, выходя на улицу, обязан был надеть подшлемник и перчатки, а кроме того в холодные дни надевать на себя как можно больше нижнего белья. Шерстяные носки должны были быть всегда сухими. Всем было запрещено надевать слишком тесные сапоги, а при необходимости рекомендовалось отдавать их на растяжку. Но нашей самой важной защитой от холода была газетная бумага. Газета, заложенная на спине между мундиром и нательной рубашкой, сохраняла тепло тела и защищала от ветра. Газетная бумага в сапогах занимала мало места, ее можно было часто менять, и она сохраняла тепло. Мы набивали газетную бумагу под мундир вокруг живота, в брюки, обертывали газетой ноги. Одним словом, все те места, где надо было сохранить тепло.

Но где раздобыть столько газетной бумаги? Я послал свою машину в тыл, где наши обозы и тыловые подразделения начали готовиться к зиме. Конечно, до сих пор им и в голову не могло прийти, что нам придется прибегнуть к таким чрезвычайным мерам, чтобы справиться с холодом. Для них газета была не чем иным, как просто газетой. Мы нашли тысячи старых немецких и русских газет, журналов и иллюстрированных пропагандистских брошюр и плакатов. Пропагандистский материал был частично наш собственный, а на другом красовались портреты Сталина и Ленина. Теперь у нас было достаточно бумаги. И мы неплохо повеселились при мысли, что коммунистические пропагандистские брошюры и плакаты помогут согреться немецким солдатам. Моя маленькая санитарная колонна из пяти повозок постоянно разъезжала по окрестным деревням в поисках бумаги, и вскоре бородатый военный врач и его сборщики макулатуры стали предметом постоянных шуток во всех тыловых службах.