Сталин - Святослав Рыбас Страница 61

Еще одно преимущество имел Сталин, прослушивая телефонные разговоры всех абонентов кремлевской АТС¹¹⁹.

Здесь надо заметить, что, кроме Бажанова, эти сведения никто не подтвердил. Допустим, что Сталин действительно прослушивал коллег. Тогда надо задаться вопросом: сколько времени он мог уделять этому? Очевидно, очень немного.

Кроме практической сложности прослушивания всех 80 абонентов «кремлевки», вызывает сомнение в реальности этого факта еще и то, что в разоблачительной антисталинской кампании Н. С. Хрущева, которую он вел, опираясь на данные советских спецслужб, не было даже намека на прослушку. Поэтому можно сделать вывод: технически и с учетом сложившихся отношений в руководстве Сталин мог прослушивать коллег, но затем отказался от этого, поручив дело профессионалам.

Заглянем на минутку в сталинский кабинет на пятом этаже в здании на Старой площади, куда ЦК переехал летом 1923 года. Здесь вплоть до 1991 года размешалось руководство Коммунистической партии, а потом — администрация президента России.

Чтобы попасть в кабинет генерального секретаря, надо пройти через помещение, где размещены его секретари Мехлис и Каннер, а оттуда — в комнату курьера и только затем — в кабинет Сталина.

Из этого кабинета можно пройти в просторную комнату, смежную с кабинетом Молотова, здесь Сталин и Молотов по нескольку раз надень встречаются и обсуждают разные вопросы.

Кабинет Сталина, с дубовыми панелями, большим письменным столом, книжными шкафами и столом для заседаний, находится внутри своеобразной крепости. Сюда можно войти, только предварительно предупредив хозяина по телефону.

Заседания Политбюро проходили в Кремле в здании Совнаркома. Троцкий приходил на них точно к десяти часам, «тройка» обычно задерживалась минуты на три.

Входя, Зиновьев старался не смотреть на Троцкого, а тот тоже делал вид, что занят чтением бумаг. Зато Сталин подходил к Троцкому и размашисто, как старый друг, протягивал руку. Конечно, это была игра.

Вел заседания Каменев. Сталин часто вставал, прохаживался вдоль стола и дымил трубкой.

Троцкий, самый популярный в стране человек (после Ленина), здесь был одинок и порой демонстративно читал английский словарь, выражая свое высокомерие.

Впрочем, и Сталин должен был чувствовать себя в Политбюро одиноким. В его ближний круг входили совсем другие люди.

К этому периоду относится следующее воспоминание Л. М. Кагановича, который тогда заведовал Организационным отделом ЦК: «Это был железный, твердый, спокойный, я бы сказал, внутренне выдержанный, мобилизованный всегда человек. Он никогда не выпустит слова изо рта, не обдумав его. Вот Сталин для меня. Я всегда его видел думающим. Он разговаривает с тобой, но в это время думает. И целеустремленный. Целеустремленный. Это было у него всегда, все периоды. Разные периоды. Но в зависимости от условий, от обстоятельств у него были разные и настроения, и отношения, и действия. Для меня, например, самым приятным, ну, таким любовным периодом отношений был период моей работы с 1922 по 1925 год. В этот период я у него часто бывал, часто захаживал. Он занимался организаторской работой очень усиленно. Я был его рукой, так сказать, это описано у меня в воспоминаниях очень подробно.

Это был период, когда мы работали сначала на Воздвиженке, а потом переехали на Старую площадь, засиживались до двенадцати, до полпервого, до часу, потом идем пешком в Кремль, по Ильинке. Иду я, Молотов, Куйбышев, еще кто-то. Идем по улице, помню зимой, он в шапке-ушанке, уши трепались… Хохочем, смеемся, что-то он говорит, мы говорим, шутки бросаем друг другу, — так сказать вольница. Посмотрели бы со стороны, сказали: что это за компания? Охраны почти не было. Совсем мало было. Ну, один-два человека шли, все. Даже охраны мало было. Этот период такой был. Веселый период жизни. И Сталин был в хорошем настроении. Мы засиживались иногда в застолье…»¹²⁰

Со временем «своих» людей в окружении Сталина становилось все больше, а число «чужих» сокращалось. Он широко пользовался правами генеральского секретаря, утверждал кадровые назначения, не советуясь с товарищами по «тройке», чем вскоре вызвал возмущение Зиновьева, который обратился к Каменеву, чтобы организовать защиту от «диктатуры Сталина».

Вскоре группа членов ЦК (Зиновьев, Бухарин, Орджоникидзе, Ворошилов, Фрунзе, Лашевич, Евдокимов и др.), отдыхавших в Кисловодске, будучи на прогулке в одной из горных пещер, обсуждала, как упразднить Оргбюро и реорганизовать Секретариат, сократив полномочия Сталина.

И только один Ворошилов высказался категорически против. Остальные в разной степени были готовы принять идею реорганизации ради «примирения».

Сталин ответил на это предложение, переданное через Орджоникидзе, коротким и насмешливым письмом: «Бухарину и Зиновьеву. Письмо ваше получил. Беседовал с Серго. Не пойму, что именно я должен сделать, чтобы вы не ругались, и в чем, собственно, тут дело? Не думаю, чтобы интересы дела требовали маскировку. Было бы лучше, если бы прислали записочку, ясную, точную. А еще лучше, если переговорим при первой возможности. Все это, конечно, в том случае, если вы считаете в дальнейшем возможной дружную работу (ибо из беседы с Серго я стал понимать, что вы, видимо, не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное). Если же не считаете ее возможной, — действуйте, как хотите, — должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все это и осудят виновных.

Дней через 8–10 уезжаю в отпуск (устал, переутомился). Всего хорошего.

И. Сталин. 3/VIII-22

P. S. Счастливые вы, однако, люди: имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы, обсуждать их и пр., а я тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая, причем я же оказываюсь „виноватым“. Этак можно извести хоть кого. С жиру беситесь вы, друзья мои»¹²¹.

Видно, что Сталин уверен в своих силах и сильно удивлен позицией Зиновьева, ведь Троцкий еще очень силен, занимает ключевой пост наркома по военным и морским делам. Чуть позже он получил письмо от Зиновьева и ответил более спокойно. Возразив на упрек, что он единолично «решает вопросы», объяснил, что не держится за место секретаря.

Вторая важная тема, затронутая Сталиным в этом письме, — положение в Германии, где немецкие коммунисты готовили революцию. Он скептически оценивает их возможности.

В этом он, похоже, в принципе повторяет свои доводы по поводу шапкозакидательской позиции ЦК во время Польской войны 1920 года.

Дело втом, что в Германии росло напряжение. Началось с решения репарационной комиссии Антанты (9 января 1923 года), что Германия не выполняет своих обязательств. Уже 11 января французские и бельгийские войска начали оккупацию Рура, экономического сердца Германии. В ответ германское правительство призвало население к пассивному сопротивлению и саботажу. Фактически началась война «невоенными средствами». Оккупационные власти прибегли к репрессиям и выселили из Рура 130 тысяч человек, открыв целый пересыльный этап.

В июне 1923 года III пленум ИККИ заявил, что Коммунистическая партия Германии должна быть готовой «уже завтра победить буржуазию, совершив пролетарский переворот». В Москве отдавали себе отчет, что новая революция в Германии может втянуть СССР в войну, к которой он не готов. Но идея мировой революции еще господствовала в умах российских коммунистов, и они не боялись погибнуть во имя высокой цели.