Гамсун. Мечтатель и завоеватель - Ингар Слеттен Коллоен Страница 61

Совсем ненужное объяснение. Мария и так понимала все, что с ним происходит. Но тем не менее она почувствовала некоторое облегчение, когда он сам поставил себе диагноз.

Через два месяца он снова приехал в Скугхейм. Усадьба требовала значительных вложений. Его долг «Гюльдендалю» на рубеже 1912–1913 годов составил 18 255,99 кроны, при этом ежемесячная выплата Гамсуну от издательства составляла 300 крон. Сумма, равная на Хамарёе годовому жалованью наемного рабочего. Так что долг Гамсуна рос. Из России он уже получал меньше денег. После смерти Альберта Лангена в 1909 году отношения Гамсуна с этим издательством стали прохладными. По мнению Гамсуна, оно не приложило необходимых усилий для продвижения его пьес в Германии. Когда издательство замешкалось с выпуском его собрания сочинений, он тут же подписал контракт с другим издательством в Мюнхене — издательским домом «Георг Мюллер». Преемник Альберта Лангена Корфитц Хольм выразил Гамсуну свое негодование и потребовал с него неустойку в 100 000 немецких марок за право публиковать в других издательствах все те книги, которые вышли у Альберта Лангена с момента судьбоносной встречи в Париже двадцать лет тому назад. Отношения между двумя издательствами становились все более напряженными. Гамсун рассчитывал, что сможет иметь дело с обоими, но вскоре понял, что это невозможно. Когда издательство Георга Мюллера чуть задержалось с ежемесячными выплатами, он счел это поводом, чтобы вернуться к сотрудничеству с прежним издательством. Он обвинил новое издательство в невыполнении контракта. Последовал незамедлительный ответ — угроза требования возмещения ущерба за нарушение контракта. В начале лета писатель должен был отправиться в Кристианию для консультации со своим адвокатом.

Мария хотела показать сына своим родителям в Кристиании и напомнила супругу его слова о том, что ей не хватает в Скугхейме подобающего общества. В начале июня 1913 года все семейство взошло на борт парохода, который должен был их доставить в Будё, а оттуда им предстояло добраться до Тронхейма, чтобы там пересесть на поезд и ехать дальше. Но он вдруг передумал, он не поедет дальше с женой и ребенком. Вскоре он сел на поезд один, предоставив жене с ребенком дожидаться его в Тронхейме, куда он собирался вернуться за ними.

Когда поезд приближался к Лиллестрёму, станции в двадцати километрах от столицы, он увидел на перроне одиннадцатилетнюю Викторию, которая пришла на вокзал для того, чтобы увидеть отца и обменяться с ним несколькими словами через окошко поезда. Через несколько дней она пишет из Лиллестрёма отцу, который остановился в отеле в Кристиании. Он обещал написать ей, а она до сих пор никаких писем не получала, может быть, она послала письмо не на тот адрес? Она очень хотела бы прийти к нему в гости в тот отель, в котором он остановился, она должна сообщить ему, что тетина горничная готова сопровождать ее. «Дорогой папа, поскорей выздоравливай, и если мне не удастся увидеть тебя в Кристиании, ты должен мне точно сообщить, когда будешь уезжать, чтобы я могла прийти на вокзал и помахать. Тысяча приветов от Виктории» ^[223].

Он разрешает Виктории прийти на вокзал в Лиллестрёме и встретить его поезд. Он снова не выходит на перрон во время остановки. Через окошко купе он протягивает ей конверт с деньгами, который настоятельно советует беречь. Она сжимает конверт правой рукой.

Приехав домой, он пишет письмо, в котором упрекает ее, что она подала ему в окошко поезда левую, а не правую руку. Одиннадцатилетняя девочка пытается объяснить, как все было: «Как жаль, что для тебя было так важно, чтобы я протянула тебе именно правую руку, сама я этого не помню и обычно пользуюсь правой рукой, когда это полагается. Но, может быть, в тот раз так не было, так как правой рукой я сжимала тот самый конверт с деньгами, который получила от тебя. Или, может быть, за правую руку меня держала наша горничная Ингрид, ведь я обещала быть очень осторожной на станции. Там столько поездов, а твой был на самом последнем пути. Кроме того, я редко бываю на станции, и твой поезд стоял такое короткое время, а я так волновалась. Когда ты был в Кристиании, я все надеялась, что ты напишешь мне письмо и я смогу прийти в гости к тебе в отель, Ингрид уже заранее обещала сопровождать меня. Как жалко, что вместо этого я могла повидаться с тобой всего-навсего в течение двух минут, через окошко вагона» ^[224].

Она также извиняется за то, что папа не понял назначения подарка, который она ему подарила на день рождения, — вышитого ею мешочка-футляра для часов.

Из комнаты в башне

Летом 1913 года Гамсун опять уехал из усадьбы от Марии и сына, которому было чуть более года, уехал ради своего творчества.

В одном из писем к столичному знакомому, которое переписывала для него Мария, он вновь повторяет те же самые пугающие слова: он признается, что ему тяжело, что он очень скучает по своим городским друзьям, общаться с которыми было для него радостью.

В свое время Мария доверчиво протянула ему обе руки, в надежде, что он устроит достойную жизнь для них обоих. Теперь ей стало казаться, что он отступился от этого, что он сдался ^[225].

Гамсун был раздираем противоречиями. Написав деловое письмо своему копенгагенскому издателю, он добавил к нему следующие откровения: «Я живу в состоянии настолько глубокой депрессии, что временами просто мечтаю о быстрой смерти, кроме того, я постоянно не успеваю справляться с делами. Да, не надо было обременять себя усадьбой, нерадивость рабочих настолько выводит меня из себя, что порой я думаю: лучше бы мне иметь не такое большое хозяйство, а лишь маленькую избушку.

Как хорошо бы стать буддистом, лежать под пальмой и держать в руках блокнот. А так я постоянно отвлекаюсь от своей работы, чтобы вникать в какие-то хозяйственные дела. Пусть у меня не будет никакой усадьбы» ^[226]. Летом 1913 года он вел переговоры о возможной покупке городской усадьбы в Драммене и деревенской усадьбы в горной долине.

Гамсун вернулся домой к своим близким, но при этом стремился держаться подальше даже от них. Здесь, на Хамарёе, его осаждали разнообразные личности. А он их знать не хотел. Он не терпел, чтобы кто бы то ни было незваным вторгался на ту территорию, которую он очертил вокруг себя.

Жители Нурланна оказались отнюдь не такими, какими он их воображал. Они были похожи на тех людей, которых он встречал повсюду: склонные проявлять все меньше уважения к тем, кто занимает более высокое положение, нежели они, отнюдь не столь неутомимые в работе, какими им следовало быть в соответствии с его воспоминаниями детства, помешанные на деньгах и покупках каких-то ненужных товаров. Люди постепенно отворачивались от работы на земле и в море и старались устроиться в городе. Также и жители Нурланна, увы, оказались детьми своего времени и все больше и больше сбивались с пути. Гамсуна, ставшего к тому времени важным господином, коробило желание многих быть с ним на равных. Он уже не принадлежал к их миру. Жизнь постоянно уводила его в сторону от общей массы. Ему представлялось, что общественная иерархическая пирамида оказалась опрокинутой, и влияние богатых купцов и землевладельцев все ослабевало, он, как владелец усадьбы, таким образом оказывался все более одиноким, изолированным от всех в своем великом прошлом. При этом простолюдины постепенно проникались сознанием своей значимости, и их требования о повышении жалованья, выходных днях и прочем становились все более наглыми. Они внушали друг другу идею о том, что они ничем не хуже доктора, ленсмана и самого Гамсуна…