Первый день – последний день творенья (сборник) - Анатолий Приставкин Страница 61

Надо полагать, что осташи, да и крестьяне здешние были искусными и опытными рыбаками. Я где-то читал, что шведский король в 1724 году пожелал иметь на службе русских рыбаков искусных с их инструментами. Рыбаков тех послали с берегов Селигера.

Просматривая справочные книги и отзывы об улове и названиях рыб, можно увидеть одну закономерность. Со времен Озерецковского все пишут о катастрофическом уменьшении рыбных богатств озера Селигер. Я специально выписал это по годам. Смотрите:

1816 г. Н. Озерецковский пишет, что прежде бывали годы, когда ловили в шесть раз больше.

1861 г. Писатель Слепцов: «Рыбкой и то обедняли, повывелась рыбка совсем».

1906 г. Историк Токмаков И. Ф.: «Вследствие хищнических приемов лова рыбное богатство заметно сокращается».

1934 г. Чехов и Носков: «Это пустой водоем благодаря хищническим приемам и полному несоблюдению сроков лова».

1961 г. Из постановления президиума Центрального совета Всероссийского общества охраны природы: «Запасы рыбы за последнее пятидесятилетие сократились почти в четыре раза».

Если внимательно проследить за порядком, в каком перечисляется существующая в Селигере рыба, то и здесь можно заметить странные вещи. Так, у Озерецковского сообщается, что в Селигере водятся судаки, лещи, щуки, окуни и т. д. Такой порядок понятен, потому что в то время судак занимал первейшее место среди добычи рыб. Проходит сто с чем-то лет, и в справочнике сороковых годов нашего столетия судак и лещ поочередно съезжают на последнее место. А в путеводителе 1951 года уже пишется так: «…водится щука, карась, лещ, плотва, встречается (я подчеркиваю. – А. П.) судак».

В тетрадях Николая Федоровича Виноградова есть живое описание тяжелого труда рыбаков. Вспоминая отца, он рассказывает, что безземельные крестьяне, как и его отец, занимались рыболовством на Селигере, а когда становилось совсем невмоготу, плевали в прозрачные воды Селигера, уходили в Питер катать дрова и песок. «Эх, Питер, душу ты из нас вытер!»

Все воды Селигера сдавались в лов отдельным обротчикам, а те, сообразуясь с аппетитом и совестью, налагали оброк на рыбаков.

На каждую тоню, как шакалы, сбегались скупщики-прасолы, каждый являлся с ведром водки, с нею было легче опутать смокшего на морозе рыбака. Скупщики договаривались между собой о самой минимальной цене на рыбу, и только один из них должен был покупать по совести. Этот счастливчик выделялся жеребьевкой, которую они тут же бесстыдно устраивали на берегу. Бросали вверх палку, кто-нибудь хватал ее на лету, и так перебирали рука за руку, пока один не покрывал ее с верхом. Он платил остальным отступные и забирал всю рыбу.

Организация лова такова.

Артель выбирает атамана, опытного рыбака, сила и знания которого играют немалую роль. Он с уполномоченным товарищем направляется в город и приобретает в кредит невод. Вернувшись домой, уже в бане они настраивают невод, потом смолят в огромном котле. Лед на озере хорош, невод укладывают на подводу, и рыбаки ступают на лед. Момент ответственный: все желают им удачи, обделяют на счастье деньгами, предвкушая свежую уху. Рыбак, как кот, без рыбы скучает.

У рыбаков темные от загара лица, сапоги длинные, просмоленные и так широки, что ноги влезают обернутые всяческим тряпьем, какое только нашлось (иной раз просто разрывается пополам постельник), и оттого не гнутся – получается походка циркулем.

Здесь собралось уже много народу. Хватальщики с сачками, ребятишки с корзинами – все, чтобы схватить случайно выпавшую из сети рыбку. Тут же и прасолы, они мирно беседуют, но в то же время подозрительно следят друг за другом.

– Разымай! – кричит атаман, и вмиг все перестроилось.

Рыбаки бросились к сетям и стали плечом к плечу, тут уж сброшены последние рукавицы. В мерном темпе закачались из стороны в сторону двенадцать рыбаков, перебирая сети. Минуту-другую работа протекает молча, темп нарастает, люди тяжело дышат, в морозном воздухе над ними стелется пар. Вот на крыле забилась первая рыбка. И один рыбак негромко выдавил из себя: «Первая!» И все подхватили вдруг: «Пер-вая! Пер-вая! Пер-вая!»

Появились новые слова: «Тя-ни», «Ско-рей», и каждое слово повторялось несколько раз всеми, и это слабое бормотание помогало работе. Оно, как прибой, создавало ритм.

Хватальщики не зевали, за каждой упавшей рыбкой тянулись сачки, счастливый получал рыбку. Прасолы, как сычи, глядели в глубь изволоки и прикидывали улов.

– За десять рублей пойдет?! – вскрикнул один, и в ободряющем бормотании появилась ругань, хором повторяемая всеми.

– Даешь двадцать пять! – односложно ответил атаман, и артель забормотала, ускоряя ход рук:

– Двадцать пять! Двадцать пять!

– Сколько меньше?! – кричит прасол.

– Окончательно двадцать, и больше разговаривать не будем.

Разговор прекращается. Это значит, что артель продает счастливую тоню в воде за двадцать рублей. Срок торга две-три минуты, тоня – это счастье, и цена на нее меняется по мере появления в ней рыбы.

Рыбаки становятся все прямее, бормотание прекратилось, и работа под конец протекает молча, только руки ходят еще быстрее. Рыба на крыле уже катится валом, на лицах рыбаков радость удачи.

– Прочь! – теперь кричит хватальщикам атаман, и горло кормы очутилось в руках тягловцев. Тоня окончена. Остается вычерпнуть из мотни рыбу и продать прасолам, которые уже бросили жребий и теперь ждут добычи.

А вот сцена, рассказанная Николаем Федоровичем Виноградовым, из его детства.

Тянули заревую тоню, и мальчик прибрел на огонек, который возят за неводом. Был он в дырявой шубейке, в валенках, из которых один был больше другого. Его видели греющимся у огня, у воротников, потом на изволоке и везде гнали прочь.

Он бродил с корзинкой по мокрым сетям, собирая выпавшую рыбку, и не заметил, как над ним встал сам атаман.

– Эй, елец, поди сюда! – крикнул атаман мальчику.

То т подошел с опаской, оглядываясь, готовый вовремя удрать, – он отлично знал, что по сетям ходить не разрешается.

– Ну, гусь лапчатый, говори, как ты забрел к нашему неводу?

– Пешком, – ответил мальчик и поправил шапку. – Думал, невод-то залуцкий, а он не залуцкий… Ты, дядя, не сердись, что по сетям ходил, ведь я в теплых, в них сети не порвешь. Вот в холодных, там другое дело, а в теплых…

– Полно арапа заправлять, – сказал атаман. – Скажи лучше, чей будешь?

– Я-то? Знамо, маменькин…

– Только маменькин, а не батькин?

– А у меня батька помер. Федора, может, слыхали, он тоже рыбу ловил. Крупную…

– Дай сюда твою корзинку! – потребовал атаман.

Мальчику было жалко корзинку, да ведь не убежишь, все равно догонят.

– Плохой у тебя ныне улов, – между тем говорил атаман. И, оглядываясь на рыбаков, сказал: – Братцы, видите этого растрепая Федоровича? Это Федоров сын, который из Залучья… Я по себе полагаю, дать ему рыбы на уху, ведь можно сказать, одна кровь, рыбацкая, смолою пахнет…