На грани мировой войны. Инцидент «Пуэбло» - Михаил Вознесенский Страница 61

19 февраля офицеров начали принуждать к написанию ходатайства президенту Джонсону. Пришлось составить несколько вариантов, пока через десять дней северные корейцы наконец утвердили окончательный текст. В конце концов его подписали все члены экипажа. Потом, когда они вернутся, это письмо, а также пресс-конференция офицеров корабля и старшего океанографа станут в Америке поводом для широкой дискуссии в прессе. Их обвинят в сотрудничестве с… кем? С врагом? Война давно кончилась, а новая не началась. Они нарушили Код Поведения? Безусловно. Ни одна военная структура в мире не допускает обсуждения подчиненными действий начальника, тем более — Верховного Главнокомандующего, каковым является президент. Все уставы мира запрещают коллективные обращения военнослужащих — каждый отвечает за себя. Но с другой стороны, великая держава, отправив их навстречу опасности, не смогла ни подстраховать, ни защитить, ни вызволить.

Корейцы имели основание полагать, что американской воздушной разведке удалось обнаружить место содержания пленников (хотя на самом деле это не так). 4 марта автобусами их перевезли в другую тюрьму в сельских окрестностях Пхеньяна. Американцам объявили, что они будут находиться здесь до тех пор, пока не проявят искренности и пока Соединенные Штаты не выполнят предъявленных требований.

Несмотря на начало марта, по утрам их выводили во двор тюрьмы в одних кальсонах и нательных рубахах. Заключенные были вольны заниматься чем угодно, обыкновенно пересказывая сплетни из других камер. Однажды Чарли Ло, вспомнив свой ночной дебют на стадионе в Пхеньяне, вызвался покомандовать физическими упражнениями. Они были хорошо знакомы большинству по средней школе, но северные корейцы отметили его рвение и назначили постоянным ответственным за физподготовку. Ло был всего лишь старшина первого класса, теперь же ему предоставлялась регулярная возможность покомандовать своими командирами тоже. В конце концов, в социалистическом обществе нет никаких классовых различий. Чарли, в котором неожиданно проснулось тщеславие, наслаждался собственной ролью и специально подчеркивал перед всеми ошибки в упражнениях, которые допускали офицеры.

После завершения утренней зарядки заключенных возвращали в свои камеры, где они снова переобувались в шлепанцы и готовились к завтраку. Столовая располагалась рядом на третьем этаже, но была недостаточно велика, чтобы весь экипаж мог принимать пищу в одну смену: почти как на круизных судах, где туристов кормят в два захода. Здесь, при всем желании тюремщиков, изоляция экипажа нарушалась.

В новой тюремной столовой имелся один большой стол на восемь мест и приблизительно 10 столов на четверых. Камера, в которой находился Рассел, была расписана за общий стол, но с одной организационной оплошностью со стороны корейцев: на завтрак и ужин им выпадала первая смена, а на обед — вторая. Это позволило их камере служить проводником информации между разными камерами, где содержались члены экипажа.

Час перед очередной кормежкой всегда был посвящен предвкушению еды, причем совсем не той, которая их ожидала. Навязчивые фантазии о вкусной и здоровой пище стали настолько сильны, что некоторые начали делать рисунки чего-нибудь вкусного, которые прятали в пачках сигарет. Боб Чикка, один из двух морских пехотинцев в экипаже, оказался неплохим художником, и Рассел сумел уговорить его нарисовать гигантский сэндвич на длинной полоске бумаги, который он нашел. Рассел мечтал о таком целыми часами. В конце концов «Док» Белдридж заявил, что подобные глупости приведут к нервному срыву, и запретил гастрономические мечтания — по крайней мере, их обсуждение вслух.

После ланча следовало приготовиться к занятиям спортом. Это был час неорганизованного беспорядка. После разминки моряки могли на выбор участвовать в трех видах спортивных игр — футбол, баскетбол и волейбол. После нескольких недель свирепой эксплуатации мяч лопнул. Другого корейцы не дали. Тогда Джимми Лейтон сумел сшить из обрывков кожи некоторое подобие дряблого шара. Самая популярная в экипаже игра не нравилась корейцам, которые никак не могли понять смысл толкучки в американском футболе. К тому же они опасались, что пленники, сбившись в неконтролируемую кучу-малу, смогут договориться о какой-нибудь пакости вроде побега или бунта. Поэтому футбол вскоре запретили. Затем запретили баскетбол. Под тем предлогом, что в игре присутствовали элементы насилия и уже имелось нескольких сломанных конечностей. Американцам оставили только волейбол. Не так уж плохо, но в социалистическом обществе во все игры играют все сразу. По 41 игроку на каждой стороне площадки — это впечатляло сильно! После часа игры всех снова рассаживали в камерах по своим табуреткам — ожидать ужин. Как всегда, это был суп из репы с сухарями.

За столом трижды в день каждый из восьмерых придвигал к себе миску — и начиналось «траление». Иногда попадался кусок свиной кожи со щетиной. Иногда — свиной глаз. Или гвоздь, винт, шайба и другие метизы. Но в какой-то из восьми мисок за столом муха плавала всегда! И вот однажды, через полгода заключения, мухи вдруг не нашел никто. Это было как кончина верного старого друга, все равно что выиграть джек-пот и не получить денег! Горе, однако, длилось всего несколько минут, пока Шидлтон не обнаружил муху, запеченную в хлебе. На следующий день муха снова плавала в супе, но забава приелась, ели теперь молча, про себя «благодаря» коммунистов за приварок.

После ужина их разводили по камерам, и наступало «свободное» время. Разрешалось снять верхнюю одежду и садиться на койки. Можно было разговаривать, а не шептаться, как днем. Смельчаки рисковали высовываться в двери (если поблизости не было охранника), чтобы перекинуться парой фраз с кем-нибудь из камеры напротив. Кое-кто пытался развлечь себя пропагандистской корейской «культурой» на английском языке. Им объявили, что товарищ Ким Ир Сен самолично следил за кругом чтения особых заключенных и содержанием их досуга. Каждая камера была укомплектована одной колодой карт и шахматами. Хейс и Эллис оказались единственными шахматистами. В половине десятого вечера каждый весьма дисциплинированно и аккуратно начинал укладывать свою одежду, желающие просились у охраны «до ветра», и все укладывались под пологи накомарников. Выключение света означало окончание еще одного дня. Рассел стремился уснуть побыстрее. Если это не удавалось, ему единственному из восьмерых, кто не храпел, предстояла ужасная ночь…

Изредка вечера разнообразили фильмы или лекции, о которых никогда не предупреждали заранее. Кино было хоть каким-то развлечением. Что же касается лекций, они скорее напоминали «диспуты» самобичевания всего экипажа или небольшой его части на единственную тему — какими идиотами были моряки, клюнувшие на удочку грязных шпионов, или какими идиотами были их начальники в Вашингтоне. Кодекс Поведения персонала военно-морского флота США запрещал подобные обсуждения. Моряки оправдывали себя тем, что за это должен ответить тот, кто отправил их в море с такой низкой степенью риска!

СЕКРЕТНО: СРОЧНО; NODIS; CACTUS.

ТЕЛЕГРАММА

Госдепартамент — посольству CШA в СССР.

Вашингтон, 24 февраля 1968 года, 1901Z.

Для Посла. Мы считаем, что устный демарш Советам в данный момент более предпочтителен, чем формальные контакты. Прошу вас встретиться с министром Громыко как можно быстрее и обсудить ситуацию по следующим позициям: