Три года революции и гражданской войн - Даниил Скобцов Страница 61

«Добровольческая армия от души приветствует собирание Русской земли…» «Находит необходимым, путем взаимных соглашений направить русские силы востока и юга к одной цели возрождения Великодержавной России».

В этой речи были элементы, которые приветствовались бы кубанцами, но были и другие, – были пункты весьма рогатые. Некоторые из последних можно привести на выдержку. Из армий, названных генералом Деникиным, которые в данный момент существовали, но в каком-то будущем заменятся одной русской армией, Кубанской армии в данный момент не было именно в силу настойчивого противодействия главного командования, хотя кубанцы составляли большинство бойцов Добровольческой армии. И это упорное противодействие происходило, несмотря на ранее данное согласие командования на «продолжение» ее существования. Сам вопрос уже давно принял определенное политическое значение застаревшей тяжбы… Торжественные слова генерала Деникина воспринимались нами как стремление подвести зыбкое основание под свою тезу в споре.

«Собираются вооруженные силы и люди государственного опыта…» Но повседневная практика свидетельствовала об одностороннем подборе и сотрудников и приближенных, или определенно «правых», как Драгомиров, Шульгин, или чрезмерно податливых умеренно-либеральных кругов русской общественности, как господа Соколов, Степанов и др.

«Никаких реакционных целей не преследуется», – но вся деятельность «отдела пропаганды» и правительственных печатных органов была до крайности реакционного уклона. И затем совершенно темна, а, может быть, и двусмысленна формула о «непредрешении», «даже тех путей, какими русский народ объявит свою волю»… И что же? Уже забыта декларация об Учредительном собрании, объявленная в станице Успенской?.. А в заключительной части были слова, которые должны были вызвать особую психологическую реакцию в кубанских настороженных кругах:

«Я уверен, что краевая рада найдет в себе разум, мужество и силу создать твердую власть – единоличную, – стоящую в тесной связи с Добровольческой армией». Это уже откровенное желание оказать воздействие на умонастроение членов данной рады… Интервенция в пользу единоличной власти?.. Кого?.. Атамана?.. Или…

Генерал Деникин взошел на трибуну и сошел с нее при полной овации, устроенной ему радой. Председатель ее И. С. Рябовол прочитал и вручил ему утвержденное радой постановление сбора станицы Незамаевской об избрании генерала Деникина казаком этой станицы с полными правами, с паевым наделом земли и пр. Но при всем том ледяная корка, которой стала затягиваться река совместной жизни кубанцев и добровольцев, не растаяла. В лице генерала Деникина рада приветствовала главнокомандующего армией, под чьим командованием счастливо выполнена часть задачи, для кубанцев особенно желанная часть. Но в его же лице в раде находился претендент на диктатуру, выражавший к тому же надежду, что рада найдет в себе «разум, мужество и силу» и т. д.

Сделай генерал Деникин жест признания удачи именно от «соучастия» сторон в союзе и всей важности в деле «народного» якоря… – кто знает? – быть может, растаяла бы корка ледяная.

Профессор Соколов, говоря о впечатлениях от речи Деникина, замечает, что из кубанской среды «даже наш друг» Каплин [65]выражал недовольство. – «Зато российские люди были премного довольны»… Была ли рассчитана эта речь, произнесенная в Кубанской раде, лишь на российские круги, об этом история умалчивает, но последовательность фактов и направление развернувшихся событий могли свидетельствовать, что и тогда в раде и потом вне ее добровольцы стремились убелить кубанцев не силой логики и исканием путей согласия, но последовательностью и неуклонностью избранной линии жесткой политики.

Прямым продолжением «торжественных заседаний» были собрания рады, посвященные докладам атамана Филимонова, председателя правительства Быча и члена правительства по военным делам полковника Савицкого. Они рассказывали, как получилась победа и кубанское казачество вновь стало господином в своем краю, и вот «вы – рада, – правомочный хозяин Кубани, – вправе распорядиться дальнейшей судьбой края, дать ему закон и правду».

Особенной красочностью отличалась речь Филимонова, атамана. Перед походом у него была попытка (малодушно) уклониться от власти, а главное от ответственности. Он сделал заявление о сложении полномочий, но ему этого тогда не позволили.

Атаман Филимонов проделал поход вместе со всеми, но кубанцы не чувствовали в походе близости своего атамана. С небольшим своим конвоем обычно рысил он где-нибудь в стороне в сопровождении своей супруги, пересевшей, как и ее супруг, в казацкое седло. И этот уклон атамана в тень наблюдался уже с самого начала похода. И нечего говорить о таких фигурах, как Корнилов и Алексеев… но даже летчику Покровскому удалось оттеснить Филимонова в тень, на задний план.

Позже в ст. Мечетинской А. П. Филимонов сделал было попытку учинить бунт. Собрал кубанское офицерство, преимущественно, тыловое – обозное, и пожаловался им, как его, атамана, лишили (правительство и рада) присущей ему власти… Чувствовал, очевидно, потребность к самооправданию. Между прочим, высказывал без всяких оснований опасение, как бы поехавшая на Украину делегация (см. выше) не завела кубанцев под власть немцев или гетмана и т. п.

Непонятно только, что побудило тогда Быча и Савицкого, сейчас же после такого собрания, пойти в поздний час к генералу Деникину и будто бы просить его о защите. Командующий армией понял тогда их обращение как просьбу именно о личной защите и о защите кубанского народоправства. А об атамане Филимонове Деникин запишет потом в «Очерках»: «Впоследствии полковник Филимонов, в кругу лиц, враждебных революционной демократии, не раз говорил: – Я хотел еще в Мечетке покончить с правительством и радой, да генерал Деникин не позволил»…

Конечно, это была лишь пустая бравада в подходящей среде. Филимонов не был способен на резкие движения, тем более на движения, сопряженные с личным риском. К слову сказать, он всегда отличался лояльностью в отношении краевых установлений, чему, собственно, и был обязан успешностью в своей карьере при новом режиме. Красивая посадка на лошади, как например, при въезде в Екатеринодар, рядом с простоватой и угрюмой фигурой Деникина, блестящая застольная речь да вот эта лояльность, – его главные козыри.

Теперь на заседании рады он, облекши свое атаманское слово в искристую форму, окурив облаком фимиама само имя рады, говорил велеречиво о мудрости кубанских правителей, говорил, как они (в первую чреду, конечно, он, атаман) решили под напором «красной нечисти» разобрать стяг краевой власти и повезти его в родные горы и степи… чтобы довезти этот стяг до сегодняшнего светлого дня и передать его «вам, хозяину земли Кубанской».

Доклад председателя правительства Л. Л. Быча был также чрезвычайно многословным, начиная с момента выбора его, Быча, председателем правительства (в декабре 1917 года) и кончая сегодняшним днем.

– Бурный, богатый событиями год деятельности, увенчавшийся успехом: все сложные перипетии соглашения с иногородними, паритет в составе Законодательной рады и правительства. Отпадение иногородних, их колебания, нейтралитет и переход их значительной массы к большевикам и затем все этапы борьбы и все колебания счастья…