Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова Страница 60

В третьем классе их приняли в пионеры, и Юра вместе со всеми дал торжественное обещание, которое тогда печатали на обороте тетрадок в линеечку (на тетрадях в клеточку красовалась таблица умножения): «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Советскую Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия». Готовясь к приему, надо было вызубрить и законы пионеров Советского Союза, которые, кстати, наизусть не спрашивали:

• Пионер предан Родине, партии, коммунизму.

• Пионер готовится стать комсомольцем.

• Пионер равняется на героев борьбы и труда.

• Пионер чтит память погибших борцов и готовится стать защитником Отечества.

• Пионер лучший в учебе, труде и спорте.

• Пионер — честный и верный товарищ, всегда смело стоящий за правду.

• Пионер — товарищ и вожатый октябрят.

• Пионер — друг пионерам и детям трудящихся всех стран.

Юра, как и подавляющее большинство сверстников, воспринял их как непреложные жизненные правила, которые, кстати, нисколько не противоречили его собственным представлениям о том, что хорошо и что плохо и как следует жить.

Принимали их торжественно, в Музее М. И. Калинина, который располагался напротив Дома Пашкова, — теперь в этом особнячке находится одно из подразделений государственного книгохранилища. Для юных пионеров провели небольшую экскурсию, и особое впечатление на мальчишек произвел лежавший в витрине личный браунинг «всесоюзного старосты».

Общительного и рассудительного Юру Полякова, который пользовался авторитетом в классе, сразу выбрали председателем совета отряда, носившего, между прочим, имя писателя Аркадия Гайдара. Конечно, выбрали не без подсказки учительницы Ольги Владимировны, но ведь ей-то и виднее. Со временем он стал председателем совета дружины школы имени летчика-героя Лукьянова, а когда вступил в комсомол — комсоргом класса, а позже — секретарем школьного комитета ВЛКСМ.

От пионерского времени остались самые светлые воспоминания: дела, которыми они занимались, увлекали всех, независимо от поведения и прилежания в учебе. Вначале это был сбор металлолома. Классы между собой соревновались, кто больше соберет бесхозных ржавых железяк, валявшихся всюду на унылых пустырях, в канавах, просто на газонах. Пионеры в своем общественно полезном рвении умудрялись побывать везде, в том числе на полузаброшенных стройках, откуда тащили батареи, трубы и прочие необходимые для строительства предметы. И взрослые поняли, что детский энтузиазм лучше использовать там, где он меньше всего может навредить. Пионеров переключили на сбор макулатуры. Какие невероятные горы пыльной бумаги они отовсюду натащили: старых газет, журналов, рукописей, тетрадей! Люди охотно отдавали детям никому не нужные, а совсем недавно как будто необходимые каждой семье книги: сборник речей Сталина, его работу «Марксизм и вопросы языкознания», Краткий курс истории ВКП(б) и много других раритетов, изъятых из библиотек, но пылившихся у них на антресолях и в кладовках.

…………………..

Мы заходили в парадные, поднимались по лестнице, пахшей кошками, останавливались у высоких дверей и, встав на мыски, нажимали звонок.

— Дети, вам чего?

— Мы собираем макулатуру.

— Что собираете?

— Ну, всякую ненужную бумагу.

— А вы знаете, что ненужная бумага тоже денег стоит, четыре копейки за килограмм? Вон идите во двор, там много бумажек валяется, заодно и чистоту наведете… — отзывался иной раз какой-нибудь подозрительный скопидом. — А может, вас кто подослал?

— Конечно, послал!

— Кто-о? — Скопидом начинал коситься на коммунальный рогатый телефон. Аппарат был обычно прикреплен к стене, испещренной телефонными номерами, которые жильцы наскоро записывали карандашиком, висевшим на веревочке.

— Совет дружины! — гордо отвечали мы.

Но чаще взрослые охотно выносили нам перетянутые шпагатом пачки газет и затрепанные учебники. Продавать населению за макулатурные талоны дефицитных Купера, Конан Дойля или Дрюона тогда еще не додумались. А тащить накопления в пункт «Вторсырья», к тому же постоянно закрытый из-за отсутствия тары, мало кому улыбалось. И вот однажды случилось чудо: открыв нам дверь, какая-то домохозяйка очень обрадовалась:

— Ой, как хорошо-то! А то у нас сосед померз комнату нам отписали, а книги теперь куда девать, даже не знаю… — и повела нас в коридор.

А там вдоль стены стопками стояли книги в старинных кожаных переплетах с золотым тиснением, старые журналы с незнакомыми названиями «Весы», «Аполлон». Отдельно высилась башня из темных аккуратных томиков, на титульных листах которых был изображен развалившийся на низкой кушетке дядька с венком на голове. В руках он держал длинную палку, загнутую на конце кренделем.

— Забирайте! Вот оттого, что пылью разной дышал, и помер! — сказала тетка. — Тащите, а то старьевщикам отдам!

На подмогу вызывать пришлось почти весь класс, чтобы унести столько макулатуры. Мне понравилась книжка со смешными картинками, и я по пути, пока друзья переводили дух, занес ее в общежитие, заодно и водички попил. Когда мы дотащили добычу до школьного двора и добавили в нашу кучу — победа стала очевидна! Первое место и переходящий вымпел с профилем Ильича, которого почему-то всегда изображали с шеей мускулистой, как у штангиста Юрия Власова. Но радовались мы недолго.

— Это откуда? — дрожащим голосом спросил математик Ананий Моисеевич, страстный библиофил. Он даже вспотел, перебирая принесенные нами книги.

— Кто-то умер. И нам все отдали.

— Боже, это же Клондайк! Полное собрание «Академии», — твердил он, тыча в мужика с крючковатым посохом. — Не может быть! Подшивки «Аполлона», «Весов»… Арцыбашев — собрание сочинений. «Шиповник»! Я с ума сойду!

Срочно послали за библиотекаршей — и книги унесли.

Года через четыре, когда я сам стал собирать книги, мне часто вспоминалась эта чудесная история, и я грезил, как захожу к той ненормальной домохозяйке, обнаруживаю этот Клондайк и один, тайно, с помощью верного друга Мишки Петракова, чтением не интересовавшегося, переношу сокровища домой. А та книжка, которую я себе оставил, называлась «Круги по воде». Да-да, знаменитый сборник рассказов Аркадия Аверченко, тогда еще в СССР не переиздававшегося, с иллюстрациями не менее знаменитого Реми… Она и по сей день в моей библиотеке…