Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере - Людмила Новикова Страница 60

Русские офицеры считали унизительным для себя служить под командой англичан, нередко уступавших им в чине. На фронте часты были жалобы на то, что союзники «пришли в нашу страну и здесь распоряжаются», что они командуют, тогда как русские должны воевать, и что вообще «англичане пришли не спасать Россию, а погубить ее» ^[512]. Острое возмущение офицерства вызывали любые случаи неуважения англичан к русским военным и чиновникам. Так, широкую огласку получил случай «издевательства» англичан над начальником Мурманского края Ермоловым. Во время его официального визита на корабль к английскому командующему морскими силами адмиралу Дж. Грину Ермолову дали неудобную веревочную лестницу, по которой, как свидетельствовал современник, этот «глубоко сухопутный правитель поднялся с очень большим трудом, раза три сорвавшись. Всякий раз, как голова его показывалась над бортом, англичане играли встречный туш, Ермолов скатывался вниз, – музыка прекращалась, – снова показывалась голова, снова туш, – и таким образом – раза три» ^[513]. Другой автор с негодованием писал, что однажды английский сержант «позволил себе ударить нашего офицера, не понеся за это никакого взыскания» ^[514].

Многие русские военные чины видели в интервенции удар по национальной гордости. Союзникам приписывали то, что они опасались роста русских войск, «дабы из роли начальствующих не перейти на роль подчиненных», а также сопротивлялись успешному продвижению русских армий ^[515]. Как позже писал подполковник В.А. Жилинский, «попытки русского командования идти вперед к победе наталкивались на противодействие английского Главнокомандующего и иногда сопровождались даже угрозами прекратить снабжение, если русские войска двинутся вперед» ^[516]. Недовольство офицеров влияло на настроение формировавшейся русской армии. Подчеркнуто обособленный быт русских и союзных частей даже во фронтовых условиях резко противоречил официальным заявлениям о единстве целей и действий союзников.

Русское командование не противодействовало антисоюзническим настроениям офицерства и целиком их разделяло. Хотя генерал-губернатор Северной области Е.К. Миллер советовал офицерам во взаимоотношениях с англичанами «не проявлять нервности», он сам признавал жалобы русских военных на порядки службы «совершенно правильными» ^[517]. В свою очередь, командующий белыми войсками В.В. Марушевский был сам исключительно обижен тем, что Айронсайд и его штаб не прислушивались к советам русского генерала и что вообще рослый британец свысока смотрел на низкорослого Марушевского, не доходившего ему даже до плеча ^[518]. Марушевский полагал, что в принципе «сыны гордого Альбиона не могли себе представить русских иначе, чем в виде маленького, дикого племени индусов или малайцев, что ли». Он был уверен, что поддержание самого статуса превосходства является сознательной политикой англичан, которые «держали себя на Севере так, как будто они находились в завоеванной, а вовсе не в дружественной стране» ^[519]. Видя интерес англичан к расширению своего экономического влияния на Севере России, офицеры также делали вывод, что богатый ресурсами северный регион попросту стал объектом английского колониализма ^[520].

Со своей стороны, многих союзных военных чинов, веривших в необходимость помощи белым армиям в борьбе с большевизмом, уязвляло и обескураживало поведение русских офицеров. Как с горечью констатировал британский полковник П. Вудс, в Мурманском крае офицерами «являлись люди, настроения которых были отчетливо антисоюзническими… а действия – открыто обструкционистскими». Он не мог объяснить это странное поведение иначе, чем завистью, мстительностью и преследованием собственных корыстных интересов ^[521]. Командующий бригадой британских добровольцев генерал Л. Садлер-Джексон, по свидетельству его начальства, испытывал такое недоверие к русским солдатам и офицерам, что во время совместных наступательных операций предпочитал даже выставлять собственные патрули и по возможности перепроверял русские военные донесения ^[522]. А корреспондент британской газеты «Таймс» в Северной области Э. Соутар вспоминал, что союзные войска жили в постоянном страхе получить удар в спину со стороны «дружественных» русских сил ^[523].

Антисоюзные настроения русских чиновников, военных и общественности не могли пройти незамеченными и для главного союзного командования в Северной области. Не случайно летом 1919 г., когда дальнейшая судьба интервенции обсуждалась в британском кабинете, генерал Айронсайд выступил за скорейший вывод союзных войск, отмечая ненадежность северной армии и отрицательное отношение к интервенции на Севере ^[524]. Впоследствии, вспоминая о русских петициях и делегациях, настаивавших на дальнейшей союзной поддержке, он отмечал, что ему «трудно было испытывать какую-либо симпатию к людям, которые так мало сделали для того, чтобы помочь самим себе» ^[525]. Таким образом, широкое недовольство интервенцией среди военных кругов, политического руководства и общественности Северной области косвенно способствовало прекращению союзной помощи Белому движению.

Недовольство интервенцией среди северной элиты укоренилось настолько глубоко, что даже эвакуация союзных войск осенью 1919 г. и затем поражение белых армий не заставили северян пересмотреть свои взгляды. Союзная эвакуация, значительно уменьшив северную армию и затруднив снабжение войск и населения из-за прекращения крупных поставок из-за рубежа, в первый момент породила панику в русских военных и политических кругах ^[526]. Но в не меньшей степени современники отмечали общее чувство облегчения и даже радости в связи с уходом союзников. Американский участник интервенции Р. Альбертсон так излагал свой произошедший незадолго до эвакуации разговор с архангельским школьным учителем. Учитель говорил: «Наш долг – [служить] России. Большевики, возможно, будут управлять нами, или, может быть, нас убьют, но наш долг – [служить] России. Англичане должны уйти» ^[527]. Видя в конце сентября 1919 г. архангельскую набережную, опустевшую после отхода союзных судов, чиновники и офицеры с сияющим видом поздравляли друг друга с тем, что они «опять в России», и интересовались: «Как вам нравится русский город Архангельск?» А успех последовавшего наступления северной армии многие политики и военные связывали с тем, что, не желая раньше захватывать территорию для англичан, русские солдаты теперь готовы были идти на подвиги, воюя за себя ^[528]. Описывая свою последнюю встречу с русским командующим Двинским участком фронта полковником А.А. Мурузи, генерал Айронсайд был потрясен, насколько открыто тот говорил о своем недоверии к интервентам и насколько был уверен, что после ухода союзников белая русская армия быстро начнет пополняться крестьянами-добровольцами и сможет смести большевистскую власть ^[529]. Однако военный порыв длился недолго, и Северной области было отпущено жизни менее полугода.