Плевицкая - Леонид Млечин Страница 60

Все твои указания принял к сведению».

Встреча с Николаем Скоблиным и Надеждой Плевицкой была организована в конце декабря. Надежда Васильевна отправилась в турне по Европе. Генерал, как обычно, ее сопровождал. Он использовал поездку для бесед с руководителями отделов РОВСа в разных странах, видными деятелями эмиграции, которые рады были встрече и охотно делились своими успехами и заботами.

Скоблин и Плевицкая приехали в Вену 19 декабря и остановились, как им велели, в отеле «Континенталь». Резидент сам встречаться с ними не рискнул, поэтому отправил Ковальского одного. Петр Георгиевич задавал им вопросы, поставленные резидентом, добросовестно записывал ответы и вечером докладывал начальству.

Так продолжалось два дня. Скоблин, кроме всего прочего, начал понимать, что именно интересует Москву и как нужно излагать информацию.

Он сам предложил провести операцию, которая помогла бы советской разведке проникнуть в «епархию» генерала Драгомирова, то есть в секретное подразделение РОВСа, занимающееся активной разведкой в СССР.

Генерал от кавалерии Абрам Михайлович Драгомиров в Первую мировую командовал войсками Северного фронта. Он председательствовал на военном совете, на котором избрали преемника Деникина — Врангеля. С 1924 года был генералом для поручений при председателе РОВСа, руководителем «особой работы РОВС».

Венский резидент был опытным работником. Понимая ценность Скоблина как агента, всё же опасался: не с двойником ли имеем дело? О своих сомнениях сообщил Центру:

«Нужно получить только доказательства, что „Фермер“ не действует с благословения миллеровской банды. А это пока очень трудно сделать.

Материалы, которые привез „Фермер“, все устарели и представляют интерес только в том (невероятном) случае, если их у нас не было. Связи „Фермера“ в Париже, Болгарии, Праге — очень интересны (опять-таки если он не провокатор), и мы из него выкачиваем всё, что он знает, и даем ему инструкции, как сообщать, фиксировать и присылать нам добываемую информацию.

Мы еще не знаем, удастся ли организовать поездку на гастроли супруги „Фермера“ в Болгарию и Югославию. Ответа от вас еще не имеем. Было бы неплохо „Фермеру“ прокатиться по Балканам (кое-что из его информации можно было бы проверить через ЕЖ/5, но неизвестно, удастся ли еще в декабре это осуществить). Если „Фермер“ вернется в Берлин для поездки в Париж, то он захватит у Лампе письма для Миллера и Шатилова и передаст их, конечно, ЕЖ/10-му, которого нужно будет опять послать в Германию с „Фермером“. Письма перлюстрируем, и по содержанию сможем (может быть) судить, сфабриковали ли они специально для нас (если „Фермер“ — провокатор), или они отвечают истине.

ЕЖ/10 я предупредил, чтобы он всё время следил за „Фермером“, чтобы все с ним разговоры он вел, исходя из расчета, что „Фермер“ может оказаться провокатором. ЕЖ/10, нужно сказать, не больно „Фермеру“ доверяет. Он задал последнему такой вопрос:

— Если бы к тебе из СССР явилось какое-либо лицо с каким-либо предложением или поручением, что бы ты считал своим долгом сделать в первую очередь?

И получил от „Фермера“ такой ответ:

— Доложил бы об этом Миллеру и Шатилову.

Как вам это нравится? Какие у нас основания на самом деле думать, что „Фермер“ не сообщил Миллеру и о ЕЖ/10?

Дня два мы с „Фермером“ еще повозимся. Судить о его провокаторстве по всем этим данным пока еще рано. Посмотрим».

Венский резидент полагал, что генерал Скоблин — двойной агент и ведет игру с советской разведкой с санкции председателя РОВСа Миллера. Но Иностранный отдел в отношении Скоблина и Плевицкой был более оптимистичен:

«„Фермер“ крайне известный объект для будущих разработок, особенно благодаря своему положению как представителя целого объединения.

Подробный анализ его знакомств, связей в ряде стран, взаимоотношений с различными объединениями и группировками, всё это при соответствующем подходе и построении определенной комбинации может дать исключительно ценный результат. По-моему, нельзя перестраховки ради в каждой фразе говорить о „Фермере“ как о провокаторе. Некоторый процент должен быть, но увлекаться особо не следует.

Несколько слов о материалах, полученных от „Фермера“. Особо нового или чего-либо сенсационного в них нет, но зато он довольно четко информирует нас о взаимоотношениях в руководящей верхушке РОВС, подробностях о поездке Миллера на Балканы и т. д. Этих подробностей у нас не было, а если бы они и были? Разве это меняет положение? Наоборот, мы получаем дополнительный проверочный материал».

Проводив Николая Владимировича и Надежду Васильевну в Берлин, Ковальский по обыкновению составил подробный отчет:

«Скоблин прибыл в Вену с Надеждой Васильевной 19 декабря в 1.30 и поселился, согласно моего указания, данного в Берлине, в отеле „Континенталь“.

После обеда я предложил Скоблину отправиться в отель и подробно изложить его беседу в Германии с Лампе, а сам с Н. В. отправился в Шенбрунн. По дороге в такси Надежда Васильевна заявила мне:

— Колечку нервирует ваше недоверие к нему — поверьте, ведь Колечка солдат, политикой раньше не занимался и хотел совершенно уйти в отставку, но ваш приезд втянул его вновь в работу, и сейчас он всецело предан только вам, и вы должны помнить, что требовать от него сейчас много вы не должны — он может дать только то, что имеет и знает. Не заставляйте его много писать, так как он это делает неохотно, да и не обладает даром слова — иное дело я, я могу написать вам сколько хотите.

В зимнем саду в Шенбрунне Надежда Васильевна рассказала о ее связях со всей „царской фамилией“ и заявила, что ее идеалом всегда был только „Николай“, а раз его нет, то она никого из „царей“ не признает и считает, что она служит только „родному народу“. По дороге назад Н. В. просила еще раз не „налегать на Колечку и помнить, что он только солдат и политикой раньше не занимался“.

22 декабря, согласно данной мне инструкции, решено было провести малую проверку Скоблина. Для этого, соблюдая максимум конспирации, приехал с ним в кафе, где сказал, что у меня с ним будет довольно неприятный разговор. Скоблин заявил мне, что он готов выслушать и принять всё что угодно.

Тогда я ему сказал:

— Часть наших товарищей не особенно доверяет тебе, и мне приходится вести с ними большую борьбу, а мотивов для недоверия тебе слишком много, а именно: твоя недоговоренность в твоих донесениях, нежелание приехать сразу в Вену, несообщение тобой немедленно плана налета на полпредство и так далее.

После этого последовала продолжительная пауза, и минут через 3–5 Скоблин со слезами на глазах ответил мне:

— Скажи, чем я могу доказать мою преданность вам? Я честно служил 13 лет делу Добрармии. Уже в 1924 году, по приезде из Америки, я разочаровался в идее, выдвигаемой вождями Добрармии. И если бы в это время предложил служить вам, то я уже бы шесть лет работал бы с вами. Я даю вам всё, что имею, но ведь из лимона нельзя больше выжать соку, чем в нем есть, да к тому же надо помнить, что я отошел от работы в Добрармии, и теперь мне вновь приходится втягиваться в работу. Что же касается вашей работы, то это для меня совершенно новое и незнакомое дело, поэтому я всё время стремился к свиданию и получению подробных и четких инструкций, а также хотел просить вас быть в связи со мной особенно осторожными, так как мой провал вам ничем не грозит, мне же пустят пулю в лоб. Сейчас же, после нашего с тобой разговора, я вижу, что я так или иначе, с той или иной стороны получу пулю.