Танковые сражения. Боевое применение танков во Второй мировой войне. 1939-1945 - Фридрих Вильгельм фон Меллентин Страница 60

Полковник Динглер рассказывает:

«Я должен подчеркнуть то обстоятельство, что экипажи самолетов делали работу, которую вполне можно назвать нечеловеческой. Кого угодно, но только не летчиков можно было винить в той неэффективности, с которой решались проблемы снабжения окруженных войск.

Хотя абсолютно каждый понимал, сколь трудным и отчаянным было наше положение, не наблюдалось и намека на панику. Моральное состояние войск было на высоте; боевое братство и готовность помочь товарищу были отнюдь не исключением, но правилом.

Карта 36. Сталинградская битва (последний этап)

Примерно в это время мы стали обсуждать, что делать, если произойдет самое худшее. Мы говорили о плене, о самоубийстве, о необходимости защищаться до конца, до последнего патрона, оставленного для себя. Мнений было столько же, сколько и человек, но никакого давления сверху мы не ощущали. Решение предстояло принять каждому самостоятельно».

8 января дозорные наших передовых постов увидели полощущиеся на ветру белые флаги – русский парламентер передал нам условия капитуляции. Подписанные генерал– полковником Рокоссовским и маршалом артиллерии Вороновым, эти условия предлагали «почетную сдачу, достаточное питание, медицинскую помощь раненым, сохранение личного оружия офицерам и после окончания войны репатриацию в Германию или любую другую страну». Главным условием была передача вооружения и техники в целости и сохранности. Войска об условиях сдачи узнали из многочисленных листовок, сброшенных с русских самолетов.

Динглер рассказывает:

«Предложение русских было отвергнуто. Оно было отвергнуто единодушно всеми нами, потому что мы не верили их обещаниям. «Иванов» мы знали слишком хорошо, никто никогда не мог знать заранее, что «Иван» намерен сделать в следующий момент, будь это им обещано или не обещано. Подсознательно мы все еще питали надежду на то, что кто-нибудь придет и вытащит нас из этой западни, которая в конце концов все же лучше плена в Сибири.

У командования нашей осажденной армии была еще одна причина для отклонения ультиматума. Оно получило информацию о том, что наши войска на Кавказе собираются отступать. В Сталинграде нас окружали три русские армии, которые высвободились бы для действия на других фронтах, если бы мы капитулировали. Но если бы мы продержались, то наша армия на Кавказе, возможно, смогла бы осуществить намеченный отход».

10 января русские начали наступление на сталинградскую группировку всеми силами, имевшимися в их распоряжении. Главные удары были направлены против южного и западного участков фронта. На южном участке русским прорваться не удалось, но Мариновку, удерживаемую 3-й моторизованной дивизией, нам пришлось оставить и отвести войска на новую «линию» обороны, отмеченную на штабных картах, но в действительности не существовавшую. Не было ни окопов, ни траншей для стрелков; немногие оставшиеся в строю солдаты и офицеры, до предела изнуренные и обмороженные, просто лежали в снегу. Тяжелую боевую технику и танки пришлось бросить, поскольку для них больше не было горючего, и с самого начала было понятно, что на таких «позициях» не удастся удержаться сколько-нибудь продолжительное время.

Несколько солдат, попавших в руки русских, были отпущены, получив предварительно хлеб и сало. Они, как предполагалось, должны были побудить своих товарищей сдаться в плен. Но идея эта не сработала, и вернувшиеся солдаты заняли свои места в строю рядом со своими товарищами.

11 января русские снова атаковали западный выступ нашей обороны. Наши войска в этот момент как раз совершали перегруппировку. 29-я моторизованная дивизия и 376-я дивизия были уничтожены, а немецкая линия обороны сместилась к долине реки Россошка (см. карту 36). Новый рубеж проходил в глубоком снегу, без блиндажей и окопов; штаб 6-й армии обозначил его как «передовую позицию».

16 января русские возобновили свои атаки с запада и юга, наступая на Гумрак, последний аэродром, остававшийся у окруженной группировки. Там, где русские встречали упорное сопротивление, они останавливались и предпринимали атаки на другом участке. К 19 января кольцо вокруг 6-й армии сильно сжалось, и Паулюс собрал совещание командиров корпусов. На нем было предложено, чтобы 22 января все находящиеся в окружении войска попытались небольшими группами пробиться к немецким частям на Дону. По словам Динглера, «такой план мог быть продиктован только полным отчаянием», и он был отвергнут.

В этот период некоторые старшие командиры и офицеры получили приказ ставки вылететь на самолете из кольца окружения. Среди них был и полковник Динглер, чья потрепанная в боях 3-я моторизованная дивизия оборонялась неподалеку от водонапорной башни в поселке Воропоново. Вместе с генералом Хубе, командиром XIV танкового корпуса, ему было приказано вылететь из окружения и принять меры к улучшению снабжения осажденных войск. С тяжелым сердцем покидал он своих боевых товарищей, сделав это лишь после обсуждения приказа с командиром дивизии и другими офицерами, которые надеялись, что ему, может быть, удастся что-то сделать. Одно-единственное оставшееся в дивизии транспортное средство – разваливающийся на ходу мотоцикл с коляской доставил его до аэродрома в Гумраке: на дороге валялись трупы солдат, стояли сожженные танки, брошенные орудия – все это свидетельствовало о том, что армия находится на краю гибели. Аэродром являл собой картину такого же запустения – заснеженное поле, усеянное самолетами и автомашинами. Повсюду лежали трупы немецких солдат; смертельно усталые, они просто замерзали в снегу.

Тем не менее на аэродроме поддерживался строгий порядок, и никто не мог подняться на борт самолета без письменного разрешения, подписанного начальником штаба армии. Раненым отдавалось предпочтение, хотя к этому времени добраться до аэродрома мог только тот, кто был способен идти или ползти. За ночь с 19 на 20 января в Гумраке совершили посадку только четыре самолета. Взлетно-посадочная полоса постоянно обстреливалась вражеской артиллерией, поскольку русские находились от нее на удалении не более двух миль.

Самолет, увозивший Динглера, поднялся в воздух лунной ночью. Сам Динглер считает буквально чудом, что Гумрак продержался еще трое суток. 23 января его захватили русские; отныне все грузы для окруженных приходилось только сбрасывать с самолетов.

В таких условиях 6-я армия продержалась еще неделю. 30 января русские нанесли удар по южной части Сталинграда и взяли в плен Паулюса и его штаб. Северная часть города пала двумя сутками позже, и 3 февраля германское Верховное командование передало следующее сообщение: «Сражение за Сталинград окончено. Верная присяге, сражавшаяся до последнего вздоха 6-я армия под образцовым командованием фельдмаршала Паулюса была побеждена превосходящими силами противника в неблагоприятно сложившихся условиях».

Официальное сообщение далеко не отражало истинного отношения Гитлера к произошедшему. Появившиеся уже после окончания войны свидетельства говорят о том, что сдача Паулюса в плен привела его в ярость; он явно ожидал, что фельдмаршал покончит жизнь самоубийством. Одному из своих приближенных Гитлер сказал: «Лично мне больше всего неприятно то, что я произвел его в фельдмаршалы. Я хотел оказать ему эту последнюю честь… но этот человек в последний момент втоптал в грязь героические дела стольких людей! Он мог бы освободить себя от страданий и уйти в вечность, став национальным героем, но он предпочел отправиться в Москву» ^[175].