Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России - Борис Григорьев Страница 60

Первое собрание Конференции ^[85], совещательного органа, созданного по инициативе Бестужева, с участием императрицы состоялось 14 марта 1756 года, а через две недели Конференция выработала программу, нацеленную на достижение соглашения с Веной о военном взаимодействии против Пруссии и учитывавшую состояние войны между Англией и Францией. Предполагалось теперь сблизиться с Францией и вместе с Австрией и Польшей начать наступление на Пруссию. Обширная программа предусматривала возвращение Силезии австрийцам, союз против Турции, нейтрализацию Швеции, присоединение части Пруссии к Польше, Курляндии — к России, а также исправление польско-русской границы.

Великий князь Пётр Фёдорович оказался в Конференции частичным союзником канцлера, поскольку он был настроен в пользу Пруссии и категорически против сближения с Францией. Когда граф Александр Шувалов принёс к наследнику протокол Конференции с решением обменяться послами с Францией, тот решительно отказался его подписать. Тогда с протоколом к великому князю послали С.Ф. Апраксина, друга Бестужева и ладившего и с Шуваловыми, и с «молодым» двором. Но Пётр отказал и Апраксину. Правда, он позже сломался и протокол всё-таки подписал. После этого английский посланник Уильяме окончательно признал своё поражение и решил уехать из России.

Но личные надежды канцлера на Конференцию не оправдались: его слово на заседаниях Конференции уже мало что значило, и он ничего не мог противопоставить стремлению партии Шуваловых — Воронцовых сближаться с Парижем.

Даже голштинский «чёртушка» не был в состоянии помешать линии Воронцовых — Шуваловых. Впрочем, как утверждает Фавье, канцлер сам в своё время сильно постарался дискредитировать Петра Фёдоровича в глазах Елизаветы Петровны. Как бы то ни было, в марте 1756 года Бестужев узнал, что без его ведома начались переговоры между Австрией и Францией. В беседе с посланником Австрии Эстергази ^[86] Бестужеву оставалось выразить надежду, что Вена не станет «односторонне приступать к делу», то есть игнорировать интересы России, но к этому замечанию уже вряд ли кто прислушивался.

Французы, почуяв в российской внешней политике смену обстановки, предприняли целую серию разведывательных экспедиций в Россию: шотландец Александр Питер Маккензи Дуглас (был в России дважды), Мейссонье де Валькруассана (зима 1756 года) и скандально известный кавалер д'Эон де Бомон. Окончательный прорыв в своих отношениях с Россией Версаль накануне Семилетней войны совершил в результате миссий шотландца кавалера Дугласа, тайно отправленного в Петербург принцем Конти с рекогносцировочным заданием.

Дуглас появился в русской столице в октябре 1755 года, имея рекомендательное письмо к шведскому посланнику графу Поссе. Но Поссе не имел никаких инструкций в отношении этого французского «туриста» и запросил Стокгольм. Маркиз д'Авренкур, французский посланник в Швеции, естественно, не проинформированный Конти о цели приезда Дугласа в Россию, ответил Поссе, что Дуглас — скорее всего авантюрист (что, впрочем, соответствовало действительности), подосланный внушать русским зловредную мысль о том, что Людовик XV ведёт переговоры с Россией за спиной Швеции.

Английский посланник Уильяме в депеше от 7 октября 1755 года писал в Лондон: «Когда приехал сюда какой-то господин Дуглас из Парижа, то одержимый подозрительностью австрийский посланник спросил его, чего тот хочет в России. И тот отвечал: я приехал по совету врачей, чтоб пользоваться благодеяниями холодного климата». Легенда французского разведчика, как мы бы сказали сейчас, была «липовая», но английский посланник, к несчастью, не был одержим подозрительностью и важный для интересов Англии визит пропустил.

Результаты первой поездки Дугласа оказались многообещающими — его при посредничестве И. Мишеля де Руана, русского купца с французскими корнями, принял вице-канцлер Воронцов. Правда, поскольку никаких «верительных грамот» Дуглас при себе не имел, а только одни устные заверения в том, что он являлся эмиссаром принца Конти, то Воронцов его отпустил с миром, но дал понять о заинтересованности Петербурга в восстановлении с Версалем отношений. Так что в апреле 1756 года Дугласа послали в Россию во второй раз — теперь уже, по всей видимости, для того, чтобы воспользоваться «благодеяниями» сырой петербургской весны.

Когда Дуглас в апреле появился в столице Российской империи, второй французский кавалер, М. де Валькруассан, в это время уже два месяца сидел в Шлиссельбургской крепости. В феврале 1756 года он по подозрению в шпионаже был арестован в Риге, имея при себе письмо государственного секретаря Рулье к фавориту Елизаветы графу И.И. Шувалову. Арестованного доставили в Петербург и представили братьям Петру и Ивану Шуваловым на допрос. Арестованный сообщил братьям Шуваловым примерно то же самое, что и Дуглас Воронцову, но после консультации братьев с Воронцовым всё равно был посажен в тюрьму. Им показалось, что кавалер слишком много врал. Письмо Рулье фаворит Елизаветы Петровны на всякий случай сжёг. В конце года кавалера, правда, с Богом отпустили домой. Кто стоял за Рулье — король со своим «секретным кабинетом» или фрондирующий с ним принц Конти, — до сих пор неясно.

10 апреля 1756 года в девятом часу вечера Михаил Илларионович получил от Дугласа извещение о том, что находится в Петербурге и желает немедленно увидеться с ним. Вице-канцлер встретил шотландца благосклонно, поскольку тот на сей раз предъявил письмо от госсекретаря Рулье. В письме Дуглас был назван «библиотекарем», установление отношений с Россией — «образцами бургундского вина», так что Воронцову все эти меры конспирации сначала не понравились (но как бы они порадовали Алексея Петровича Бестужева-Рюмина!), и он снова заподозрил неладное. Вице-канцлеру явно чудились повсюду «злокозненные происки» Бестужева! Но у Дугласа была для Воронцова вторая записка, в которой он утверждал, что послан в Россию самим королём для установления дипломатических отношений с Елизаветой Петровной. Тогда Воронцов обещал доложить обо всём императрице, и дело завертелось.

10 июля Дуглас предъявил Воронцову верительные грамоты поверенного в делах Франции в России. В этот же день Елизавета повелела Воронцову «сообщить господину канцлеру о всём, что с приезда Дугласа происходило». В письме к графу И.И. Шувалову Михаил Илларионович писал: «Вследствие оного повеления сего утра (13 июля. — М. Ю. А.) ездил я к канцлеру на остров (Каменный, где находилась резиденция Бестужева-Рюмина. — М. Ю. А.) и ему отдал 22 письма», сообщив также о деталях визита Дугласа, в том числе о приёме Елизаветой от него верительных грамот. Алексей Петрович принял визитёра с «особливой ласковостью» и уговаривал его остаться на обед. Но вице-канцлер решительно отказался, потому что в дом к канцлеру должен был вот-вот появиться с визитом Маккензи Дуглас, а Воронцову не хотелось «показать себя предводителем сего Дугласа».