Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева Страница 60

Я не могу придумать, как от нее избавиться, а значит, не все ли равно – читать или рисовать? Пожалуй, такие рассуждения звучат странно для человека, который уговаривает себя приняться за работу, не так ли? Я даже не могу сказать «тем хуже»! Беда в том, что я боюсь, как бы не пришлось потом себя ругать: «Если бы, вместо того чтобы остаться в мастерской, ты подумала о себе, то, может быть, выход бы нашелся»…

Да мало ли что может быть! Вероятно, что-то можно сделать, да я не знаю что. Видите ли, как это ни мучительно, но я все время возвращаюсь к мысли, как бы привезти сюда Башкирцева… Да, как же! Знаете, чем он занимается? Обновляет дом к нашему приезду. Нет уж, спасибо! Я там была, с меня довольно. Маменьки мои ни на что не годны, а я, хоть это с моей стороны и низость, не в силах их понукать, да и потом, это бы ни к чему не привело. <…> Выход обычно находится, когда перестаешь искать. Как бы то ни было, живопись мне не повредит. Беда, что мне ни в чем не помогают – наоборот… Ну давай, давай, мой ангел, ищи себе оправданий, чтобы скрыть собственную глупость! Меня смущают истории такого рода: «И тогда она, с теткой, или с дочерью, или с матерью, принялась то и другое, и в конце концов их все стали принимать и тому подобное». Романы! Сказки! Ох, вы только подумайте! Пишу, думаю, изобретаю, мечтаю! А остановлюсь – и все то же безмолвие, все то же одиночество, все та же комната. Неподвижность мебели – словно вызов мне, словно издевка! Я здесь борюсь, окруженная всем этим кошмаром, – а другие в это время живут!!!

Слава? Какого черта! Выйду-ка я замуж за кого попало и стану жить, как все люди… К чему оттягивать эту развязку? Чего я жду? Г-жа Гавини ^[132] в две недели выдаст меня замуж за виконта или маркиза с рентой в шесть тысяч, который введет меня в любое общество. Стоит отказаться от живописи – и путь открыт. Тогда… надо ехать в Италию и там выйти замуж. Не в России же: если купить себе русского мужа, это будет ужас. Впрочем, в России мне выйти замуж было бы легко, особенно в провинции, но я не настолько глупа! В Петербурге? Что ж, захоти отец, он бы мог, наверное, устроить, чтобы мы провели зиму в Петербурге. <…>

Значит, нынешней зимой – в Петербург! Не думаю, что так уж люблю искусство: для меня это было средство, теперь я от него откажусь… В самом деле? Ох, ничего я не знаю… Попробовать еще год? Тот срок, на который мы сняли эту квартиру? To be or not to be? ^[133]

Года мне мало… Зато через год будет видно, стоит ли продолжать… Вот брошу я живопись, приеду в Италию, услышу там о каких-нибудь молодых художницах и начну злиться и жалеть; а каково мне будет всякий раз, когда в Неаполе или в Петербурге при мне начнут хвалить чей-нибудь талант? И потом, мне ведь уже не на что будет рассчитывать, кроме красоты. Ну а если я не добьюсь успеха? Ведь просто нравиться людям – этого мало; нужно нравиться тому, кому хочешь.

<…>

Воскресенье, 9 марта 1879 года

Знаете, писать – это большое утешение. Бывают вещи, которые бы вас доконали, если бы вы не запечатлели их для грядущего читателя и тем самым не поделились ими с бесконечностью.

А еще, знаете, я не помню, чтобы мне когда-нибудь удалось получить сто франков без трагедий. Каждый раз, когда мне надо заплатить в мастерской, мне приходится вступать в более или менее оживленные диалоги. У нас платят по счетам, потому что с торговцами не поспоришь, но когда я прошу денег… Странные дамы: они часто подбивают меня на покупку совершенно мне ненужной шляпки… <…> а когда я прошу триста франков заплатить Жюлиану за три месяца мастерской, мне чинят массу препятствий, словно надеются избежать платежа.

Знаете, это совершенно убийственное существование.

<…>

Я рада, что, оказывается, такой человек, как Дюма, придает значение качеству бумаги, чернил, перьев. Потому что всякий раз, когда какие-нибудь мелочи мешают мне работать, я себе говорю, что это просто лень и что у великих художников не бывает причуд… Погодите… Я понимаю, что Рафаэль в порыве вдохновения может на днище бочки изобразить свою «Мадонну в кресле». И все-таки мне кажется, что этот самый Рафаэль, чтобы написать и завершить эту самую картину, воспользовался всеми своими любимыми кистями, а если бы его заставляли работать в том месте, которое ему не по душе, он бы нервничал так же, как я, простая смертная, в мастерской Жюлиана.

<…>

Воскресенье, 16 марта 1879 года

Умер Коко ^[134], попал под повозку перед самым домом.

Мне сказали об этом, когда я стала звать его обедать. По сравнению с горем от потери первого Пинчо, которого мне заменяет нынешняя Пинча, теперь я уже не так убиваюсь… Но если был у вас пес, который родился в вашем доме, молодой, глупый, игривый, добрый, славный, который прыгал бы вам на грудь и глядел на вас тревожными, непонимающими глазами, совсем по-детски, – вы поймете, как меня огорчила эта утрата.

Куда попадают души собак?

Бедняга он, бедняга: маленький, длинный, белый, облезлый, на заду и на лопатках – сплошные проплешины, одно огромное ухо вечно поднято, другое болтается; словом, мне в десять раз дороже такое страшилище, чем кошмарные дорогие мопсы.

Он был похож на апокалипсического зверя или на химеру на соборе Парижской Богоматери.

<…>

Пинча как будто не заметила, что ее сына убили; правда, она снова ждет щенков. Их всех будут звать Коко или Коклико. По-моему, считается, что у собак нет души.

Но почему?

Вторник, 1 апреля 1879 года

<…> С какой стати веселье должно быть приятнее, чем тоска? Нужно только внушить себе, что от скуки мне весело, что она меня развлекает. Весьма полезная реминисценция из «Руководства» Эпиктета ^[135]; однако я могла бы возразить, что впечатления наши непроизвольны; а потому, как бы ни был силен человек, первое движение его всегда будет таково, как оно есть; потом он сумеет с ним сладить, но тем не менее оно все-таки уже было. И куда естественнее будет поддаться этому первому, естественному впечатлению, уступая уже испытанному ощущению и укрепляясь в нем, чем выворачивать его наизнанку, извращать, подавлять и до тех пор калечить свои чувства, покуда не подчинишь одни другим, а вернее, покуда не устроишь из них мешанину, так что они вообще растают, и тогда уже не о чем будет и заботиться… Не жить – вот к чему я веду. Быстрее было бы… Но нет… Ведь тогда все будет кончено; я вчера об этом уже говорила; с другой стороны…