Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин Страница 60

Он не терял надежды. Даже когда выяснилось, что часть шайки уцелела, успев отскочить от летящих сверху бревен, и двинулась в погоню, он все равно не отчаивался. Преследователи шли быстрее, едва не наступая на пятки — кони у них, оказавшись проворнее людей, сохранились все, и каждый теперь имел кроме своего еще и запасного коня. Как ни крути, а складывалось так, что в скором времени убегавших настигнут. И тут, на счастье, оказался на пути каменный бык, укрывший их, как крепостной стеной. Конечно, и здесь долго не просидишь, но все-таки появилась передышка.

Сверху, с макушки быка, Жигин хорошо видел: цепочка конных сначала замедлила ход, а затем и вовсе остановилась. «Из виду потеряли. Ну-ну, разглядывай лучше, а я пока изготовлюсь», — он устроился удобней, широко раскинув ноги, и взвел курок своего ружья.

Конные после короткой остановки снова двинулись вперед. Жигин выждал, подпустил их на выстрел, и эхо гулко, раскатисто отдалось в распадке. Преследователи махом слетели с седел, зарылись в снег. «Эх, промазал, ну, да ладно, зато как вымуштровались, будто в регулярном войске служат…»

В это время снизу, запыхавшись, поднялся Комлев, прилег рядом и сообщил:

— Этот архаровец чего-то сказать хочет, тебя требует.

— С какого квасу его на разговоры потянуло?

— Не знаю, спускайся вниз, сам и спросишь. А я тут покараулю.

Жигин, не торопясь, еще на раз огляделся — преследователи, зарывшись в снег, лежали смирно. Надолго они так прилегли?

— Ты не зевай, во все гляделки смотри, — наказал Жигин, прежде чем сползти с макушки быка.

— Глядь-поглядь, хвать-похвать, привалился, прислонился, оказалось, что женился, как, подружка, тебя звать, а она хохочет — б…, — бормотал ему вслед неунывающий Комлев, — тыра-матыра, разлюли малина, ягодок поели, вовсе охренели! По пупу — стук, а из пупа — пук! Привет-салфет вашей милости!

Сполз Жигин к самой подошве каменного быка, присел на корточки перед варнаком, который сучил ногами и ерзал в снегу, пытаясь сесть. Ухватил его за шиворот, встряхнул, и варнак, усевшись, перестал дергаться.

— Чего звал? — коротко спросил Жигин.

— Жить хочу, — сглотил тугой комок, застрявший в горле, острый кадык на шее дернулся вверх-вниз, и прорезался чистый, отчаянный голос: — не желаю тут помирать!

— А кто тут помирать желает?! — удивился Жигин — Никто не желает, все жить хотят! Говори — для чего звал? Некогда мне разговоры разводить, важнее дела имеются.

А сам между тем внимательнее вгляделся в лицо варнака. Обтесался тот за короткое время. Разбитые губы вспухли и взялись коростой, злобный взгляд исподлобья притух и стал жалобным, недоуменным, как у щенка, которому нечаянно со всего маху наступили на лапу.

— Мне возвращаться к ним никак нельзя, теперь обозлились, со злости и придушат. Столбов нас предупреждал, если кто сбежит или потеряется — смерть. И с вами оставаться, никакой выгоды нет — выберетесь, властям сдадите. Ты мне дай слово, урядник, что отпустишь меня, а я… Я вас выручу!

— Интересно девки пляшут! И как ты нас выручить собираешься?

— Ты слово сначала дай, а после я скажу.

— Да слово-то дать недолго…

— Вот и скажи. Мужик ты, видать, честный, не нарушишь. И мне на душе надежней будет.

— Даю тебе такое слово — отпущу. Теперь ты говори!

— Был я в этих местах, в прошлом годе, старателей, которые с фартом, караулили…

— Грабили, значит.

— Понимай как хочешь… Караулили. За быком, вот тут, недалеко, лабаз стоит. Наш лабаз, мы поставили. А под лабазом лопаты лежат, пилы, топоры, а главное — лыжи, мы до снега собирались здесь караулить, вот и запасли, а ушли раньше, все бросили. Лыжи — не сухари, мыши не съели, только коней оставить придется, там их не протащишь, такая чащоба — не продерешься.

— Не верю я ему, Илья Григорьич, — подал голос Земляницын, слышавший весь разговор, — улизнуть задумал, вот и крутит дырку на пустом месте.

— Если не веришь — проверь, — резонно ответил ему варнак, — целься на ближний ельник, за ним и лабаз увидишь.

Земляницын переглянулся с Жигиным и молча поднялся. Вздернул ружье над головой, как будто собирался плыть, и побрел по снегу, оставляя за собой прямой и глубокий след. Добрел до ельника и скрылся под нижними густыми лапами. Прошло еще немного времени и оттуда глухо, смазанные расстоянием, донеслись звуки частых выстрелов. Простукали, словно палкой провели по забору, и смолкли. И сразу же донесся сверху тревожный голос Комлева:

— Опять пошли! Что делать, урядник?!

— Стреляй! Меня жди!

Резко повернулся к варнаку. Тот сидел, упрятав голову в колени, и глаз не поднимал. Но разбираться с ним было некогда. Жигин бросился по следу Земляницына. Добравшись до ельника, остановился, скрываясь за толстым стволом, перебежал к другому стволу, снова остановился. Держа ружье наготове, выглянул. Настороженным слухом ловил, что за спиной у него стучат выстрелы, значит, Комлев еще на макушке быка и можно какое-то время не опасаться удара сзади. Перебежал к третьему стволу, ельник перед ним чуть расступился и впереди показался лабаз — высокий, на толстых и крепких бревнах. Снег под ним был разворошен, а в снегу кто-то тяжело ворочался, пытаясь подняться, но только приподнимался и сразу падал, издавая глухой, нутряной стон. Вот еще раз упал и перестал шевелиться. «Земляницын!» — беззвучно ахнул Жигин и, забыв об осторожности, кинулся к лабазу, до конца еще не поняв, что здесь только что произошло. Упал рядом с Земляницыным, судорожно оглядываясь во все стороны, отыскивая, кто мог стрелять.

— Там они, под кривой елкой лежали… Не соврал, гаденыш… Верно сказал… Одно утаил… Про лабаз и другие знали, которые тут грабили… Вот они в обход и дунули… Он нас под пули хотел отправить, знал, что придут… Я проверил, лыжи есть… Уходить уже хотел… Будто в бок толкнули… Скосил глаз, а они под кривой елкой… Ждали, когда остальные подтянутся… Бери теперь каторжного — и на лыжи… А гаденыша этого не трогай… Пусть им достанется… В удовольствие с тобой было, Илья Григорьич, не зря я сказал… Прощай…

— Погоди, Земляницын, погоди! Куда тебя? Сейчас рану перевяжем, погоди, рубаху сниму…

— Рубах не хватит… Под вздох, полный заряд картечи… Не мешай, не трогай… Кишки наружу вылезли… Уходи… Молитву еще хочу вспомнить…

Вывернув голову на сторону, Земляницын лежал на животе, зарывшись головой в снег, и поэтому голос у него был глухой, будто доносился из глубокой ямы. С трудом, но доносился, и можно было разобрать каждое слово. Молитву, похоже, он так и не вспомнил. Дернулся в последней судороге и затих. Снег под ним медленно, пятнами, начинал краснеть. Жигин поднял ружье Земляницына, перекинул его на спину и, не оглядываясь, побежал назад к каменному быку.

Варнак, увидев его, сжался, будто усох на глазах, попытался отползти в сторону, но Жигин, не останавливаясь, на ходу, впечатал ему приклад ружья в лоб, и он беззвучно завалился на бок, перестав судорожно сучить ногами. По уступам Жигин взобрался на макушку, плюхнулся рядом с Комлевым, спросил: