Вольф Мессинг. Видевший сквозь время - Эдуард Володарский Страница 60

– Чтобы не пугать прислугу и домочадцев, мы с графом решили представить вас художником. Будто вы приехали писать портреты с натуры, а пан Цельмейстер ваш помощник.

– И долго вы с графом думали, чтобы такое придумать? – угрюмо спросил Цельмейстер.

– Не поймите превратно, пан Цельмейстер, но если они узнают, что пан Мессинг приехал искать украденную брошь, – все перепугаются, и вам будет намного тяжелее работать.

– Хорошо, художник, так художник… мне все равно, – сказал Мессинг.

Граф Чарторыйский встретил их на мраморной лестнице старинного особняка. Узкие средневековые окна с цветными витражами, стрельчатые башенки, тяжелые мореного дуба двери с бронзовыми ручками… Герб Чарторыйских, высеченный из мрамора над входом в особняк, и мраморные же львы на пандусах по обе стороны дверей свидетельствовали о тщеславии и амбициях аристократического рода.

Домашняя челядь, слуги и гувернантки, толпились на ступенках.

Мессинг и Цельмеистер выбрались из машины, и граф Чарторыйский, высокий, сухопарый, в длиннополом сюртуке и белой рубашке с расстегнутым воротом, из-под которого виднелся шелковый синий шарфик в белый горошек, сделал шаг навстречу гостям. Граф, улыбаясь, церемонно пожал руки Мессингу и Цельмейстеру.

– Рад познакомиться с вами, пан Мессинг, столько наслышан, столько читал про вас… рад видеть, пан Цельмеистер. Пойдемте, я познакомлю вас с моими домочадцами. – И граф направился вверх по широким мраморным ступеням.

Мессинг и Цельместер пошли за ним. Секретарь Шармах задержался рядом с шофером.

– Этот, что ли, искать будет? – прикуривая сигарету, спросил шофер.

– Не этот, а всемирно известный телепат, – строго ответил секретарь. – Людей насквозь видит.

– Интересно… – усмехнулся шофер, глядя, как граф Чарторыйский представляет Мессингу и Цельмейстеру своих домочадцев: троих мужчин и трех женщин разного возраста. Они с почтением пожимали руки Мессингу и Цельмейстеру, две девушки, как хорошо воспитанные барышни, сделали книксен.

Потом граф широким жестом пригласил гостей проследовать в дом.

Секретарь Шармах бросился их догонять. На ходу спросил дворецкого – пожилого мужчину в расшитой золотыми нитками ливрее:

– Стол накрыт? Проверять не надо?

– Стол накрыт, пан Шармах, все готово, – с достоинством ответил дворецкий.

После обеда, когда все стали подниматься из-за стола, граф Чарторыйский жестом попросил Мессинга и Цельмейстера задержаться. Домочадцы чинно и медленно покидали громадную столовую с высокими стрельчатыми окнами, слуги стали убирать с длинного стола грязную посуду.

Чарторыйский, Мессинг и Цельмейстер отошли к окну столовой. Граф вполголоса произнес:

– Мой секретарь вам, конечно, все рассказал. Могу только добавить, что эта брошь была собственностью супруги короля Стефана Батория, с которым мои предки состояли в близком родстве, и потому это не только шедевр ювелирного искусства, но и историческая реликвия… Короче говоря, этой броши цены нет, пан Мессинг, и я, и моя супруга до сих пор пребываем в самом мрачном расположении духа.

– Я думаю, в таком случае и гонорар за находку броши должен быть существенно увеличен, – буркнул Цельмейстер.

Мессинг бросил в его сторону злобный взгляд, но Цельмейстер как ни в чем не бывало рассматривал большую картину на стене в дорогой золоченой раме.

– Несомненно! – Граф одарил импресарио лучезарной улыбкой. – Я озолочу вас, Панове, только помогите найти.

– Вы полагаете, что брошь похитил кто-то из обслуги или домочадцев, находящихся в замке? – спросил Мессинг.

– Это первое, что приходит в голову, пан Мессинг… – ответил Чарторыйский. – Посторонних в замке все это время просто не было.

– Где я смогу работать, ясновельможный пан Анджей?

– Пойдемте, я провожу вас

Комната оказалась большой, хорошо освещенной со всех сторон высокими окнами залой. По углам стояли массивные железные рыцари в тяжелых доспехах. На стенах картины, старинное оружие, портреты предков графа Чарторыйского – мужчины и женщины в старинных нарядах. Еще одну из достопримечательностей составляло большое чучело медведя на задних лапах с угрожающе поднятыми передними лапами и оскаленной страшной пастью с большими клыками. Медведь встречал посетителей у дверей. Посреди залы, ближе к ряду высоких окон, был установлен большой мольберт с холстом на подрамнике, рядом на столике ящик с тюбиками красок и кистями самых разных размеров. Тут же стоял мольберт поменьше, и на него были прикноплены листы ватмана для карандашных зарисовок. У одной из стен находилась длинная старинная кушетка с покрывалом и подушкой, над ней висели гобелены со сценами из народной жизни. Еще у дверей почему-то стояли два трехколесных велосипеда.

– Прошу вас… – Чарторыйский радушным жестом обвел рукой залу. – Простите, пан Мессинг, вы умеете рисовать?

– Кошку или собаку нарисовать еще смогу, а вот что-то другое… – Мессинг пожал плечами.

Ну, хотя бы изобразите человека, который умеет рисовать, – улыбнулся Чарторыйский. – Я всем представил вас как известного художника, приехавшего из Германии. Вы ищете характерные польские типажи и решили посмотреть моих домочадцев в этом качестве… Я подумал, так вам удобнее будет изучать этих людей. Если люди узнают, что перед ними дознаватель… сыщик… они внутренне будут защищаться, противодействовать вам, а если они будут считать, что перед ними всего-навсего художник – они невольно расслабятся… раскроются…

– Вы хороший психолог, ясновельможный пан Чарторыйский, – вежливо улыбнулся Мессинг.

– Я бывал на нескольких ваших представлениях в Варшаве и Лодзи. Даже в Германию ездил и видел вас в Берлинском театре… Поэтому я и осмелился обратиться к вам.

– Хорошо… я попробую… – Мессинг с любопытством оглядел залу.

– А вы… простите, пан Цельмейстер… – начал было Чарторыйский, обращаясь к импресарио, но тот поспешно перебил его:

– А я буду изображать помощника. Мыть кисти, менять краски… приносить чай и бутерброды…

– Для этого у меня есть соответствующая прислуга, – улыбнулся Чарторыйский.

– Ничего, я буду всех замещать.

Перед мольбертом сидела дородная женщина, румяная, щекастая. Одежда туго обтягивала ее фигуру, и казалось, сейчас расползется по швам под напором мощного тела.

– Раз в неделю я езжу со слугами в Варшаву за продуктами. Я не могу доверить это важное дело дворецкому или какой-нибудь кухарке…

– У вас их много? – спросил Мессинг, стоя перед маленьким мольбертом и делая карандашом какие-то немыслимые штрихи.

– Простите, пан, что вы сказали?

– Кухарок под вашим началом много?

– Три! – воскликнула женщина. – И ни одна не может приготовить что-нибудь стоящее! Ни одна не может купить на рынке хорошие продукты! Деревня! Им что ни купи – все годится! А ведь каждый продукт своего внимания требует. Я одних яиц на неделю сто штук беру – и надо, чтобы самые свежие были… самые крупные… самые желтенькие… А капуста? А картофель? Я уж про мясо не говорю! И баранину надо, и говядину, и свинину и к каждой свой подход требуется. Народ такой нынче пошел – одно слово, сволочь народ, сплошь жулик и обманщик, хуже цыган… – Слова сыпались из женщины, как горох из порванного мешка.